суровым взглядом Гитлер решил что тот проникся ответственностью и добавил последний штрих в картину собственного творения:
— Можешь идти, Герман. Но запомни, я стану наблюдать за тобой!
…Когда за окрылённым старым соратником закрылась дверь кабинета фюрер глубоко вздохнул и ласково потрепал «Рольфа» по голове:
— Пусть теперь попробуют предать меня, сейчас или в будущем… Рояльных струн на всех хватит, даже на такую тушу как старый «верный» Герман…
И пёс, словно в подтверждение его слов, громко гавкнул.
Южная окраина Дюнкерка, Франция.
30 мая 1940 года. Полдень.
Гюнтер Шольке.
С удобством расположившись на мягком тюке окровавленной и разрезанной формы, снятой с раненых перед операциями, он клевал носом, терпеливо дожидаясь когда про него вспомнят. Оберштурмфюрер приехал в госпиталь полка СС ещё два часа назад, с трудом пробравшись через заполненные войсками улицы. Мотоциклисту пришлось проявить чудеса изворотливости, чтобы проехать город насквозь.
Теперь, когда «котёл», фактически, перестал существовать, в Дюнкерк вошли не только боевые подразделения двух дивизий, принимавших участие в штурме города с южной и западной сторон вместе с эсэсовцами, но и их тылы. Всевозможные машины стояли на всех главных улицах, загромождая тротуары и оставив проезд только в центре дороги. Дымились кухни, бегали вестовые и денщики, курили весёлые солдаты, обмениваясь шутками и радуясь тому что живы. Стоял гвалт из голосов, рёва моторов техники и других характерных звуков, которые издаёт крупное скопление военнослужащих вне боя.
Но, как оказалось, он мог и не спешить. Дежурный врач в приёмном отделении, весь в деловой суете, скороговоркой сообщил ему что доктор Лейтман и ассистировавшая начальнику медсестра Лаура Блюм совсем недавно ушли на операцию и их нельзя отвлекать. От этой информации лёгкая тревога Гюнтера, которая сопровождала его с самого момента когда за ним приехал связной, отступила и Шольке окончательно успокоился. Лаура в порядке, ничего плохого не произошло, значит можно просто расслабиться и ждать когда она освободится.
Походив полчаса возле входа на солнце он понял что мешает людям и устроился в тени на каком-то мягком неряшливо выглядящем тюке, лежащем у стены дома. Лишь когда Гюнтер подошёл вплотную и с облегчением свалился задом на эту своеобразную «подушку» оберштурмфюрер понял куда уселся. Но потом, после секундных колебаний, решил не менять своего решения отдохнуть на ней. За эти три недели боёв и потерь Шольке настолько вымотался что перспектива сидеть на окровавленной форме других бедолаг уже не вызвала у него отторжения.
Снял нагретый шлем, расстегнул ворот камуфляжной куртки и откинулся на кирпичную стену, положив рядом с собой «МР-38». Неподалеку от него, развалившись на сиденье, жадно пил воду из фляжки тот самый связной мотоциклист, который привёз сюда оберштурмфюрера. Та текла у него из уголков рта и оставляла после себя чистые дорожки на пыльных щеках парня.
Тело, почувствовав относительный комфорт, тут же попыталось заснуть, добирая все те часы которые оно не смогло использовать прежде. И Гюнтер, после короткой но тщетной борьбы с самим собой, бесславно потерпел поражение, уронив голову на грудь…
…Разбудил его чей-то голос, настойчиво проникающий в мозг:
— Господин оберштурмфюрер! Господин оберштурмфюрер, вы слышите? Просыпайтесь!
С трудом разлепив сонную, сладкую хмарь перед глазами он приподнял тяжёлую чугунную голову и прищурился, пытаясь разглядеть того кто посмел помешать ему хоть чуть-чуть отдохнуть. Потребовалось несколько секунд чтобы ещё затуманенный мозг выдал нужную информацию о разрушителе его отдыха.
Надо же, это оказался тот самый водитель грузовика, который как-то привозил к нему Лауру ещё в Голландии! Помнится, в тот раз они вместе с девушкой устроили громкий секс на всю улицу из-за того что забыли закрыть окно, и Гюнтер перед отъездом предупредил парня чтобы тот держал язык за зубами. Хотя, какой уже в этом был смысл? Всё равно из кучи свидетелей наверняка нашёлся тот кто с радостью поведал всем желающим пикантную историю о командире разведчиков СС и медсестре, оглашавших окрестности своими криками и стонами в порыве бешеной страсти. И теперь этот парень, несомненно тоже его узнавший, стоял перед ним, старательно сохраняя на лице полное спокойствие.
Облизав пересохшие, словно после хорошей пьянки, губы он покрутил онемевшей шеей и тяжело поднялся на ноги, чувствуя как постепенно приходит в себя. Солнце стояло в зените, опаляя землю своими жаркими лучами, вызывая желание сбросить надоевшую, пропотевшую форму и окунуться в какой-нибудь прохладный пруд или озеро. Но ближайший водоём, тот самый возле которого англичане соорудили укрепрайон для последней отчаянной попытки не допустить немцев в город, располагался в километре отсюда и тащиться туда было лень.
— Что случилось? Операция закончилась? — спросил он, со вздохом застёгивая куртку и снова надевая шлем.
Бой в ближайшее время, вроде бы, не ожидался, но Гюнтер уже настолько привык к тяжёлой металлической сфере что без неё чувствовал себя немного не в своей тарелке. Да и без оружия в руках тоже. Видимо, профессиональная деформация фронтовика даёт о себе знать. Не хватало ещё после войны шарахаться и падать на улице, случайно услышав автомобильный глушитель или лопнувшую шину…
— Так точно, господин оберштурмфюрер! — с готовностью подтвердил тот, разворачиваясь и направляясь ко входу в госпиталь. — Десять минут назад. Доктору Лейтману сообщили о вашем прибытии и он готов вас принять.
— Хорошо… — буркнул Шольке, почти полностью проснувшись. — А раненый, которого они оперировали? Выжил?
Они вместе дошли до дверей и окунулись в душную атмосферу помещения госпиталя. Несмотря на настежь открытые окна температура воздуха внутри почти не уступала уличной. В комнатах и коридорах лежали раненые, которых ещё не успели отправить в тыловые госпитали. Озабоченно и деловито сновали врачи и медсёстры, выполняя свои привычные обязанности. То и дело раздавались крики, стоны и ругань тех кто не мог сдержать боль от своих ранений. Перед самым лицом Гюнтера с гудением принеслась муха и он раздражённо отмахнулся, представив сколько этих проклятых насекомых наверняка кружит рядом с открытыми ранами солдат. Жара и кровь служили для них отличной средой и марлевые полотнища, кое-где навешанные на окна, почти не спасали.
— Выжил, господин оберштурмфюрер… — сочувственно ответил санитар-ефрейтор. Но тут же добавил: — Только, скорее всего, калекой останется. Пуля колено разнесла, пришлось врачам там потрудиться… Ничего, зато теперь спишут и он поедет домой, к родителям или невесте.
Шольке хмыкнул но не ответил солдату. Получить такое увечье мало кому пожелаешь. Хотя… наверняка есть и такие для которых раздробленное колено вполне нормальная цена за дальнейшую безопасность в глубоком тылу в окружении родных. Люди разные,
