Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
Похоже, сидящий в середине командир является старшим в группе, несмотря на меньшее звание. Он наконец-то заговорил, спокойно и уверенно:
– Мещеряков, я капитан ГРУ Лосев. Твоя история заинтересовала моё ведомство: диверсант абвера, повернувший своё оружие против немцев. Нетипичный случай, может, единственный в своём роде. Конечно, принять решение по тебе было не так-то просто, «бранденбургов» у нас ненавидят. И работают с ними очень жёстко, чтоб ты знал. Тебе повезло, что в плен попал именно сейчас, ещё в 43-м тебя бы без разговоров шлёпнули. Как носитель информации, ты уже не представляешь никакой практической ценности, но как потенциальный разведчик…
С юридической точки зрения, ты родился в Советском Союзе и имеешь право считаться гражданином СССР по праву рождения. То, что ты воевал против нас, расценивается как «измена Родине» со всеми вытекающими, но твою борьбу с фрицами в рядах партизан можно засчитать как своеобразный штрафбат. Ты искупил кровью свою вину, формально претензий к тебе нет.
Теперь у тебя три пути. Первый – мы выдадим тебя союзникам, как ты этого изначально хотел, предоставив им всю информацию о твоей службе немцам и участие в партизанской борьбе. Как они поступят с тобой, решать им – тут уж не обессудь. Вполне возможно, попробуют использовать как диверсанта или разведчика, пошлют на смерть с каким-нибудь невыполнимым заданием в немецкий тыл или забросят обратно в Союз, куда-нибудь на Кавказ. Только тогда пощады от нас не жди. И учти, что выбора, в отличие от нас, тебе могут не предоставить.
Второй вариант: тебе полностью засчитывается твоя борьба с немцами, и ты остаёшься в союзе. Ты был лейтенантом? Получишь старлея и положенные командиру партизанского отряда «Справедливые мстители» награды. Орден Боевого Красного Знамени и медаль «Партизан Отечественной войны» первой степени. Это очень престижные награды. Далее ты направляешься к товарищу старшему лейтенанту, – тут младший в компании офицер криво усмехнулся, – в армейскую разведку, служишь на фронте. Думаю, с твоим-то боевым опытом уцелеешь, да ещё наград и званий заслужишь. Вот только у этого варианта для тебя есть один недостаток: ты вряд ли окажешься во Франции, а значит, никогда не увидишь семьи. Ты ведь говорил, что у тебя ещё есть мама, верно?
Ну, и наконец, третий вариант. Он похож на второй, только ты пойдёшь ко мне, в учебный центр, пройдёшь переподготовку и отправишься во Францию как агентурный разведчик. Мы разрешим тебе вывезти маму в Союз, жена останется подле тебя, меньше шансов попасться в «медовую ловушку».
Мне этот вариант нравится больше всех, но я должен быть уверен в тебе на все сто процентов. Одно дело – ты воевал с немцами, другое – возможно, придётся действовать против бывших соотечественников. Они ведь твои соотечественники?
Еле разлепив пересохшие губы, я вымолвил:
– Я всегда был русским. Никогда не осознавал себя французом, равно как и французы никогда не видели во мне соотечественника. Если у меня действительно есть выбор, то я предпочитаю третий вариант.
Стальные глаза кэпа насмешливо блеснули. Видимо, ситуация развивается согласно его плану.
– Хорошо. У тебя есть три часа. Сейчас принесут поесть, только не переедай, кишки завернёт. И вот что, Мещеряков: я верю тебе, но мне нужны гарантии. И они у меня есть. Сержант! Приведите заключённого!
Я непонимающе воззрился на офицеров. Из кабинета вышел конвоировавший меня сержант, но буквально через полминуты он вернулся, ведя перед собой очень худого и невысокого мужчину с нездоровым серым цветом лица.
– Кстати, Мещеряков, а твоя мать вышла замуж во Франции? Если нет, то хранить верность супругам в разлуке – это у вас семейное. Ладно, время у вас есть, только не буяньте.
Офицеры молча встали и прошли на выход, лишь майор пробормотал что-то одобрительное и легонько шлёпнул меня по плечу. Всё тот же сержант занёс сковороду с картошкой, что так дивно благоухала, и две миски с ложками. Заключительной изюминкой стал маленький штоф. По всему видать – с водкой или спиртом.
Но, несмотря на дивный запах картохи с салом, я даже не поглядел в сторону стола. Мой взгляд приковало обезображенное сабельным ударом лицо мужчины, в котором с каждой секундой проступало что-то неуловимо знакомое.
Но этого не может быть. Просто не может быть. Так не бывает. Нет, не бывает… Неужели?!
Не верящий взгляд стоящего передо мной человека наверняка отражает выражение моих глаз. Ведь в это совершенно невозможно поверить.
Странно, но я чувствую лишь сокрушительную, всеобъемлющую пустоту внутри. Нет, нет, я ещё не поверил. Я боюсь поверить, я боюсь, что этот мираж развеется, как только я вымолвлю хоть слово или сделаю хоть крошечный шаг вперёд.
Первым заговорил мужчина, с видимым трудом разлепив губы и произнеся глухим, надтреснутым голосом:
– Никита?
Я не понял, куда делись разделяющие нас два метра. В ту же секунду, как я услышал своё имя (и голос я узнал! УЗНАЛ!!!), отец оказался сдавлен в моих объятьях так сильно, что я испугался переломать его сухое тело. Впрочем, судя по тому, как судорожно (но крепко) он обхватил меня в ответ, сила в иссушенном теле ещё осталась.
Плечи отца вздрагивают, он плачет. Только сейчас я понимаю, куда вдруг пропала комната и почему в глазах стоит лишь серая пелена: слёзы заполнили их так, что я просто перестал видеть.
Но с этими стыдливыми, тяжёлыми для мужиков слезами уходит боль. Боль невыносимо долгой разлуки, боль неведения, боль переживаний, что мы испытывали от неизвестности своей судьбы в последние дни (тут она у каждого своя). Боль тоски о любимом человеке, что мы пронесли через всю свою жизнь.
Я вдыхаю давно забытый запах любимого человека, который слышал в самом последний раз раннем детстве, и сейчас я пытаюсь его узнать. И, несмотря на то, что отложилось в моей памяти об отце совсем иное, я его узнаю.
– Папа…
– Сынок…
Боль отступает, сменяясь слезами счастья и неверия в совершенно сказочный исход. Но это есть, это правда: передо мной стоит отец, которого я давно считал погибшим.
– Мама ни за кого не вышла. Она всю жизнь любила тебя и хранила верность. Всю свою жизнь она верила, что ты жив и что вы когда-нибудь встретитесь.
Лицо отца исказила судорога боли:
– Она жива?
– Да, жива. По крайней мере, была, когда мы виделись с ней в последний раз.
– И когда это было?
– Четыре года назад. Ну да что мы стоим, мой рассказ будет долгим, твой не короче. Капитан обещал мне три часа, времени в обрез. Ты-то когда в последний раз картошку с салом ел? А ведь сейчас остынет!
…Несмотря на прожитые годы, рассказ отца получился очень коротким.
В том бою, где был ранен прапорщик Гусев, отца крепко «приголубили» шашкой по голове. Удар пришёлся по лобовой кости, клинок соскользнул вниз, украсив лицо безобразным шрамом, но не убив.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
