Гутюша похвалил мысль. Даже предложил себя в качестве представителя издательства, которое жаждет получить эти стихи и разыскивает автора. На том и порешили.
Панна Мариола Кубас трудилась в садике за домом. С ленцой выкапывала позднюю морковь, занятие это, по-видимому, не входило в число излюбленных, она охотно оставила его. Кругленькая, пышная и веснушчатая, производила впечатление простой девахи, а вовсе не женщины-вамп, только потом я поняла, что не в том дело.
Рассказ о талантливом лесничем выслушала с интересом и не преминула нас разочаровать. Теперешний, живущий на опушке леса, вряд ли тот, кого мы ищем: во-первых, здесь совсем недавно, года два самое большее, во-вторых, не подходит по возрасту, а в-третьих, уж на поэта как-то совсем не похож. А кроме того она не понимает, почему, собственно, с этим вопросом мы обращаемся к ней.
— Я слышала, вы дружны с каким-то многодетным лесничим, а зовут его Игнаций, — брякнула я, была не была. — Фамилии того человека не знаю, имя такое же, а детей у него столько, что я всегда путалась в счете. Еще маленькие были, минимум штук шесть. Возможно, сейчас уже больше.
Мариола Кубас бровью, может, и не повела, но чуть-чуть удивилась.
— Откуда вам известно?
— Просто предполагаю. Он любил детей…
— Нет, откуда вам известно, что мы с ним друзья?
Так — все-таки нашли! Только поосторожней. Не хотелось ссылаться на Баську, лучше уж признаться в знакомстве с Каськой-наркоманкой, благо были разные предлоги. Обмеры здания длились довольно долго, даже и подружиться успели бы.
— От Касыси, — ответила я простодушно. — Косвенно подтвердила это и пани Голковская, у которой был ваш адрес. Вот я и попыталась. Иначе пришлось бы долго и нудно узнавать через министерство лесоводства.
Мариола Кубас внимательно разглядывала меня и довольно долго что-то обдумывала.
— Игнаций переехал в Боры Тухольские, — сообщила она наконец. — Не смогу вам объяснить, где это, но есть его адрес, только не здесь. Я весь последний год прожила у приятельницы…
Она смутилась, вздохнула и пригласила нас на бревно, лежавшее в саду. Мы рядком уселись все трое.
— Я бы очень желала ему успехов, — продолжала она. — Не знаю, поэт он или нет, я никогда не слышала, чтобы писал стихи, но и вправду мог скрывать. И мы видимся редко, раз в год, он по службе приезжает в Варшаву, недавно был. А я вообще-то живу в квартире приятельницы — она за границей и бывает только в отпуск, тогда я перебираюсь сюда. У нас договор такой, во время ее пребывания здесь я ей не мешаю. Вес мои вещи у нее, она как раз приехала, и, если бы вы могли подождать с недельку, я нашла бы адрес. Оставьте мне ваш телефон, позвоню, как только найду. Договорились?
Я согласилась без долгих размышлений. Все ясно: Мариола Кубас врет, так же как и я, и время ей нужно, чтобы выяснить, в чем дело. Лесничего знает наверняка, хочет проверить, кто мы такие, и все разыграла как по нотам. Если маленький Сушко прошел через ее руки, она отлично спрятала концы в воду.
— А вы, пан, из редакции? — внезапно обратилась она к Гутюше.
— Из «Жыча Литерацкого». — Он тяжко вздохнул. — Нештатно, вольный стрелок на договорах. Честно говоря, хочется попасть в один новый издательский кооператив, а эти стихи — ух как пригодились бы для начала. Я лично заинтересован, болтать неохота, боюсь сглазить. Еще раз вздохнул так, что я сама почти поверила в его журналистские мучения. Я отыскала визитную карточку с номером телефона, дописала домашний телефон Гутюши и вручила Мариоле.
— Здесь телефонов нет, а у приятельницы есть, — сообщила она. — Я дам вам номер, но умоляю не звонить раньше, чем она уедет. Дней через десять, она может остаться до последней минуты, а.., о Боже, уж скажу вам правду, а то вдруг позвоните раньше; она влюблена смертельно, заперлась дома с парнем, а я поклялась никого к ней не допускать. Пожалуйста, по-человечески учтите все это…
* * *
— Гони вовсю и тарань любой телефон, — потребовал Гутюша, едва мы двинулись в обратный путь. — Баба с понятием, в момент полетит звонить, а я должен успеть первым.
— А что?
— Секретарь в редакции «Жыча Литерацкого» — мой приятель, надо успеть предупредить его, что он меня нанимает. Если она туда не позвонит, пусть я пером обрасту или даже конским волосом. А приятель — работяга каких мало, задница к стулу прикипела — всегда на месте.
Мы успели. В первом же почтовом отделении просидели полчаса, и Гутюша упредил приятеля. За Марианну Голковскую я не беспокоилась — канадские туфли сотворили из меня личность благородную и достойную доверия.
— Никак не возьму в толк это насилие, — задумалась я, уходя с почты. — Нормальный мужик, порядочный, женат и вдруг такое…
— Как? Так ты не заметила? — От удивления Гутюша остолбенел.
Я тоже остановилась.
— Чего?
— Мать честная, эти бабы насчет разных приколов ни черта… Где у тебя глаза, соблазн-то какой, от девки прямо током шарахает! Я бы и сам не прочь.
— Маленькая, толстая, плотная, веснушчатая, одета кое-как, физиономия обычная, без выражения, фи… Да где же этот сексапил?!
— Да вокруг. — Гутюша направился к машине. — Я объяснять не мастак, ты как бы в других понятиях, или что там еще, а не права: вокруг нее магнитный напряг, даже в дрожь кидает. Хорошо, один изнасиловал, странно, что весь город не дежурит раза по три в день. Правда, куда тебе секс понимать.
Ну, понять-то я поняла. Когда-то знавала девицу, в ней и тени красоты не усмотришь, а не случалось мужчины, чтобы на улице не оглянулся на нее. Мариола Кубас напоминала ее фигурой. Видно, есть тут что-то этакое. Ладно, это вопрос десятый, другие дела не терпят отлагательства…
* * *
— Я поговорил с кем надо, мальчонка видел самого шефа, — докладывал Гутюша, сидя за соседним автоматом. — Про шефа ничего не известно и вообще никто ничего не слыхал. А у этого мальца глаза есть и может того шефа пальцем показать, хоть вроде и того, из ума вылетел. Посему желают его пристукнуть.
— Я тоже могу пальцем его показать, тоже видела…
— Ну и что, проходил двором, каждый волен.
— Павел его видел и Зося. В подозрительных обстоятельствах…
— Все обстоятельства такие же подозрительные, как персидский базар. Стоял и глядел, подумаешь. Мальчонка видел его за чем-то другим. Ты сама сообрази, все, о чем мы знаем, знаем с другой стороны, и все исключительно потому как мы этакий мыслящий камыш.
Паскалем Гутюша меня добил. Не могла сразу вспомнить слова «тростник», все татарник да татарник… Я даже взвинтилась.
— Пломбира нет, телефон не отвечает, черт-те что происходит, а мы тут ждем, как колоды. Я, пожалуй, снова поеду к той Каськиной подруге, притормозила нас виртуозно…
— Сморчок долбит на автомате, — прервал Гутюша. — Раз он играет, значит, пока все другое тоже играет. Ну вот, хоть тройку дал. Пробить?
