Только как угадать, не начну ли я ходить кругами? Ири меня предупреждала, когда мы бродили по лесу: люди обычно начинают забирать вправо или влево, хотя уверены, будто идут прямо. Ну а потом (если их найдут или они сами сумеют выбраться) рассказывают байки о том, как их лесной хозяин заморочил и не давал выйти с какой-то заветной полянки.
Но то лес, там хоть по деревьям можно примечать путь — здесь дупло большое, тут замшелая коряга, похожая на чудовище, там сучок сломлен или бортник засечки оставил, — да хоть лоскуты на ветки привязывать! И солнце видать, по нему тоже можно понять, в ту ли ты сторону идешь. Даже в самый пасмурный день и то угадаешь, где оно сейчас за тучами прячется. Ну а в проливной дождь лучше найти укрытие под той же елью да пересидеть. Нет, Ири права — чтобы в лесу пропасть, нужно быть совсем безмозглым. Даже я, всю жизнь прожившая в замке, лишь изредка выбиравшаяся в деревню, и то в гости, всяко протянула бы несколько дней, если бы дикие звери не съели…
Здесь так не выйдет. В этом месте солнца не было, и словно бы само небо изливалось послеполуденным жаром на цветущий луг. Я помнила, здесь никогда не наступает ночь, значит, луны и звезд я тоже не увижу, не смогу искать дорогу по ним… Правда, так только опытные путешественники умеют, но даже мне по силам выбрать звезду поярче и не сводить с нее глаз.
И как быть? Разве только притаптывать траву посильнее да оглядываться на свой след — прямо ли идет. И долго тот след удержится? Трава распрямится, ветер ее растреплет, вот и все. Да и видно-то ту тропинку за сотню шагов, вряд ли больше!
Однако стоять на месте не годилось — время шло, а от моих раздумий ничего не менялось. Пойду куда глаза глядят, решила я. Ирранкэ говорил, долина не особенно большая, и даже если я оказалась в самой ее сердцевине (а где же еще, если не вижу окружающих гор?), то рано или поздно дойду до края. Ну или хоть что-нибудь приметное увижу, все легче будет…
«Нечего рассуждать да переливать из пустого в порожнее, когда у тебя работы невпроворот, — снова вспомнила я бабушкины слова. — Глаза боятся, а руки делают! Чем выбирать, за что первым браться, возьмись хоть за что-нибудь, а потом — за следующее. Одно, второе, глядишь — уже все и переделано, на завтра ничего не осталось!»
— Конечно, бабушка, — сказала я одними губами. — Ты дурному не научишь, мне ли не знать…
Страшнее всего сделать первый шаг, но я все-таки заставила себя переступить кустик клевера — в обычном мире на его пышных соцветиях давно трудились бы деловитые шмели и пчелы, но здесь не было насекомых. Странно, Ирранкэ ведь упоминал о комарах! Снаружи царит зима, верно, но неужели за много лет бабочки и пчелы не приноровились к вечному лету в этой долине и не перестали засыпать по привычке? Ирранкэ попал к первому водопаду осенью, я ведь помню его видения, и комаров тогда уж точно не было, а вот возле второго они роились. И лягушки квакали, точно, а сейчас, повторюсь, не было слышно ни звука, кроме посвиста ветра. И что это может означать?
«Прекрати, Марион, — одернула я себя. — Нашла время размышлять о букашках-таракашках!»
Выбросив из головы бесполезные мысли, я двинулась вперед.
Странное это было путешествие — под раскаленным летним небом, по нескончаемому разнотравью… Обернувшись, я видела, как мой след исчезает, когда примятая трава распрямляется — слишком быстро. По обычной поляне этак пройдешь с утра, а вечером все равно заметишь, где шел, если только не прольется сильный дождь. Так или иначе, я уже не смогла бы найти то место, откуда начала путь: хоть считай шаги, хоть не считай, а когда не за что зацепиться взглядом, кажется, будто топчешься на месте. Или в самом кругами ходишь, все едино.
Я даже нарочно обрывала травяные колоски (старая детская забава, игра в «петух или курица»), соцветия клевера, ромашки, но что толку? Шаг в сторону — и ты уже не увидишь загубленного растения, оно скроется среди других… Этак с косой нужно идти или хотя бы серпом, выкашивать себе дорожку, чтобы не заблудиться!
Но чего не было, того не было, и я просто шла вперед. Хотелось пить, но я помнила, что воду нужно беречь, а потому терпела, сколько могла, лишь изредка смачивая пересохшие губы: наполнить флягу негде, и даже если я выйду к озеру, то не рискну пить из него. Дети — и те знают, что нельзя прикасаться к еде и питью в чертогах фей, чтобы не позабыть себя, да и Ирранкэ напомнил… Он, правда, справился, не потерял память, но он ведь алий, не человек, — люди намного слабее, их проще заморочить. А он вдобавок из непростого рода, и пускай даже знания позабыты — кровь-то та же, хоть и порядком разбавленная. Вон как у меня — в моих жилах крови Короля-чародея, наверно, меньше капли, а какие-то способности сохранились. Если можно их так назвать, конечно, и если Ирранкэ не приукрасил, чтобы приободрить меня! Может, способность общаться с животными передалась Ири как раз от него, я-то прежде не замечала в себе ничегошеньки особенного…
Я запрещала себе думать о дочери, иначе впору было рухнуть наземь и зарыдать, призывая кару Создателя на это проклятое место! Нет, я просила его о милости для Ири, как умела, но не вслух: станешь много болтать, во рту пересохнет, а воды мало, и даже какую-нибудь кислую травинку не пожуешь, нельзя. Да и упоминать о дочери тоже не годилось: вдруг фея все еще не знает о ней? Обо мне Ирранкэ проговорился, верно, но дочь-то мы прятали, как могли… Конечно, если и она угодила во владения Владычицы вод, то та легко догадается, что за ребенок пришел вместе с алием-предателем и смертной женщиной, но…
«Может и не догадаться, — пришло мне в голову. — Это же фея. Они мыслят не так, как люди. Правда, Ири очень похожа на отца, но кто сказал, что феи и видят так же, как мы? Хотя нет, это нужно быть слепой и слабоумной, чтобы не заметить сходства и не сложить два и два! Ты просто успокаиваешь себя, Марион, потому что все равно ничего не можешь поделать…»
А что мне оставалось? Вот разве что снова и снова думать о том, что можно позвать фею и предложить ей ключ в обмен на наши с Ири жизни! А может, даже и жизнь Ирранкэ, хотя мне слабо верилось в то, что Владычица вод отпустит обманщика, жестоко надругавшегося над ее чувствами, даже и в обмен на великую ценность…
«И вас не отпустит, — снова сказала бабушка. — Забыла, чья кровь течет в ваших жилах? Бестолочь!»
«Нет, не забыла, — мысленно ответила я. — Но я ведь и не знала об этом, пока Ирранкэ не сказал. Внучка герцогского бастарда, что с того? Мало ли таких… И хорошо, что фея об этом не знает! Узнала бы — извела весь герцогский род от мала до велика. В этот раз им повезло, остались без крова, но хоть живыми, а вот если она за них возьмется всерьез…»
«О себе и дочери подумай, — строго произнесла бабушка. — А уж потом о герцоге с чадами и домочадцами. Его есть кому защитить, а у Ири — только ты. Ну, еще этот алий малахольный… Нашла с кем связаться, право слово! Приличные люди ведь замуж звали, так нет же, серебра нам не надобно, за колдовским ледяным цветком потянулась! Пальцы-то не обожгла? Или еще что-нибудь?»
«Какой же он колдун?» — удивилась я.
