Накануне ночью Барбара не смогла подняться с дивана, чтобы лечь в постель. Она все повторяла:
– Дай мне минутку, Руби. Протяни руку, попробуем еще разок.
Но каждый раз валилась обратно, белая как полотно, и стонала. Жуткий звук, он как будто шел не от нее.
– Я слишком затянула, – повторяла она, и я не могла сделать вид, что не понимаю, о чем речь.
– Шшш, – говорила я ей, как ребенку, поглаживая ее кудрявые волосы. – Я тебя не оставлю, обещаю.
Она выглядела такой больной, у нее отвисла челюсть, посерело лицо, а ее упругие кудри примялись. Тут я по-настоящему заплакала, и слезы закапали на рукав ее лучшей ночной рубашки. Я плакала в основном от страха. Мне казалось, что мне снова лет пять.
– Ох, Руби, – прошептала она, тоже заплакав, – а я тебя отпустила к этой мерзкой толстухе, сестре Мика, и ни слова не сказала. У нее дома такая грязь, и дети все не в себе.
Похоже, она так и не поняла, что я туда не поехала.
В больнице ее кровать с красной мишурой, обмотанной вокруг стальной решетки в ногах, закатили в отдельную палату, а потом одна за другой пришли плохие новости. В палату заглянула медсестра.
– Только что звонил твой отец. Он за тобой сейчас приедет.
– У меня нет отца, – выпалила я.
– Ну тем не менее он за тобой едет, – ответила медсестра, и ее голова исчезла за дверью.
– Судя по всему, сорока на хвосте разнесла, – сказала я Барбаре. – Соседи, наверное, услышали «Скорую» и позвонили ему. Им бы такое понравилось: передать жирную сплетню про чью-то семью.
– Может быть, он придет меня навестить, – прошептала Барбара, комкая в кулаке мокрый платок.
Я вздохнула – тут-то я ее и увидела.
– Ох, нет, – сказала я. – Просто не верится.
– Что?
– Погляди на картину.
Барбара подняла глаза на репродукцию в рамке: Алиса, играющая в крокет живым фламинго.
– Волос у нее целая копна.
– Говорила я, эта книжка приносит несчастье, – пробормотала я.
Я вспомнила ночь в лесу и кукол, которых тогда сделала, и картинку, на которой Алиса падала в нору. Побои. Все связалось воедино. Я начала вспоминать всякое из «Алисы», например, когда ее принимают за змею. Передернулась.
– Это просто сказка, – заверила Барбара.
– Нет, не просто. Я ее сегодня вечером сожгу. Эта книжка – зло, настоящее зло.
– Мы теперь можем дружить, – сказала Сандра, стоя в доме Барбары, как у себя. – Я приехала приготовить рождественский ужин.
Она ждала в прихожей, пока Мик доставал из багажника ее чемодан. Я поджала губы, глядя на нее, но она просто сняла пальто и повесила его на крючок возле двери, а потом осмотрелась в прихожей, словно то, что она заметила, ее не очень-то радовало. Я увидела все ее глазами: вытертый ковер и пыльную композицию из сухих цветов под зеркалом. Мик и Сандра, их роман заполнил весь дом.
– В школе с ума сойдут, когда узнают, – сказала я.
– Да все равно. Я ушла – не вижу смысла сдавать экзамены. Меня ждет работа в парикмахерской. Я интересуюсь гламуром и всем таким.
Без пальто стали видны очертания ее груди под тонкой блузкой. Ей было всего шестнадцать, но грудь у нее была похожа на грудь женщины постарше: такая, тяжеловатая снизу. Меня чуть не стошнило, когда я подумала, что Мик ее всю руками обшарил.
Сандра отодвинула меня, поднимаясь по лестнице. Я попыталась увидеть ее отражение в зеркале, чтобы понять, как оно ее покажет, но она прошла слишком быстро, я и глазом моргнуть не успела. Правда, запах ее духов я уловила – дешевый сладкий аромат. По крайней мере, у Барбары хватало вкуса носить хорошие духи – захотелось сказать мне, – даже если они и были краденые.
Мик занес в дом громадный чемодан и выставил в мою сторону подбородок.
– Хочешь высказаться по этому поводу?
Я попятилась к открытой двери в кухню.
– Нет.
– Вот и я думаю, что не стоит, ну в жопу. Особенно после того письма, которое ты прислала, пока скрывалась не пойми где.
– Что ты с ним сделал?
– Порвал. И сжег бы, если бы делать было нечего.
В его лице опять появилось что-то, похожее на сырое мясо.
– Как ты с моими брюками обошлась.
Он покачал головой, взял чемодан Сандры и потащил наверх. Я так поняла, ремня я не получила только потому, что в доме была Сандра.
– Так поступить с Элейн. Она думала, что день попутала, но, когда позвонила сказать, что ты не появилась, я понял: ты отколола очередной номер.
– Ты ничего не передал Барбаре? – Он поднялся до середины лестницы, и мне стало спокойнее.
– Нет, с чего бы? Я и сам тут не задержался, и, могу тебе сказать, не больно рад, что вернулся. Это ты виновата, что мы здесь. Ты устроила всем веселую жизнь: явилась и орала всякое, сучка ты глупая.
Он ткнул в мою сторону пальцем поверх перил.
– Одно слово – и ты свое получишь.
Я заметила, что багровый след на его голове почти исчез.
Потом мы сидели за столом и молча ковыряли рождественский ужин, который приготовила Сандра. Наверное, они поругались с ее отцом, но мать все равно дала ей еды, завернула все в фольгу и написала записки, как что готовить, а индейка уже была нарезана ломтиками.
– Ты навестишь Барбару, поговоришь с врачом? – спросила я.
– Нет, – ответил Мик. – Ты мне все расскажешь.
Я не смогла удержаться и зыркнула на него через стол, но он даже не заметил, потому что глаз не мог отвести от Сандры, которая сидела и грызла ногти над недоеденным ужином.
Потом мы с Миком затаскивали по лестнице раскладушку, а Сандра за нами наблюдала.
– Какой-то допотопный у нее вид, – сказала она.
Раскладушка была похожа на странного зверя, устроившегося возле моей кровати: железная рама, большие витые пружины и тонкий матрас. Казалось, она может среди ночи защелкнуться, прихлопнув Сандру, и по тому, как девушка на нее смотрела, я видела, что она думает о том же.
– Это на время, – услышала я голос Мика на лестнице. – Ради приличий, пока мы отсюда совсем не съедем. Соседи…
Я едва узнала его голос. Такой мягкий, умоляющий. Сандра фыркнула:
– Откуда они узнают?
Но когда она вынула ночную рубашку и положила ее на раскладушку, видно было, что она рада, что ночует со мной, с почти ровесницей. А я не радовалась, последнее, чего я хотела, – заводить дружбу с Сандрой. Мик меня тогда точно убьет. Наверное, подумала я, надо выдохнуть, что они хотя бы не будут кувыркаться в постели Мика – пока. При мысли об этом, о том, что в шкафу висит грустная потертая одежда Барбары и стоят пакеты с крадеными вещами, мне захотелось плакать.
