1
Цветущая яблоня так близко подходила к стене, что можно было заглянуть в дом. На первом этаже располагались зала, гостиная, бывшая медиатека, которая нынче пустовала, и библиотека. Забравшись повыше, можно было бросить взгляд через верхнее оконце в прихожую, а если еще повыше – то прямо в кабинет, где стоит стол, а на стене белеет пятно – там, где еще совсем недавно висел человечек – палка-палка-огуречик. А если у кого после этого останутся силы, то он может вскарабкаться еще и достать до самой крыши.
В одиночку Мари не отважилась бы туда лезть, но в компании Георга и Лены – вполне; ведь когда вас трое, никто не хочет показаться трусишкой, а иногда они еще и Джо с собой брали. Надо одной ногой встать в развилку, другой – на верхний край ставни, ну и главное – потом не смотреть вниз. Не раздумывать, а сосредоточиться, замкнуться, иначе сердце уходит в пятки, градом струится пот, члены сковывает страх, и вот ты уже мешком повисаешь на ветке. А надо вот как: ухватиться за жестяную водосточную трубу, раскачаться, упереться одной коленкой в стену, просунуть пальцы между кирпичами, обрамляющими крышу, и подтянуться. И вот уже можно сесть, прислонившись спиной к наклонному скату, уперев пятки в водосток, и глядеть поверх яблоневой кроны, поверх кровли дома, где живет Георг, до самой следующей улицы и даже дальше, через улицу. По небу бежали растрепанные облака, гонимые, терзаемые и раздираемые ветром. И стоило прорваться завесе, как являлось огромное пламенное солнце – даже если смежить веки, оно все равно горело перед глазами.
Георг часто говорил, что его отец был полицейским, и дома ему разрешали играть с пистолетом, но сколько бы он о нем ни твердил, так ни разу и не показал. Еще он любил рассказывать истории о разбойниках, убийцах, мошенниках и крокодилах. Крокодил может часами лежать без движения, и кажется, что это бревно лежит, а потом как накинется! Георг и в Африке бывал, и в Китае, в Египте и в Барселоне.
Они обсуждали, что же могло приключиться с Ивейном. Может быть, он уехал в Америку. Люди частенько тайком уплывают в Америку на корабле, а иногда и улетают на самолете. Там, в Америке, носят шляпу и сапоги.
– А может быть, он в Китае, – предположила Лена.
– Китай слишком далеко, – отрезала Мари. – И вообще, там по-китайски говорят.
Она чувствовала, как припекает солнце, слышала, как шумит листва на дереве, как тихо жужжит над ухом шмель.
– А он что, не выучил бы китайский? – интересуется Георг.
– Никто не учит китайский, – отвечает Мари. Да и зачем его учить? Слишком сложно, и смысла никакого нет – как вообще можно читать по этим черточкам? Что, если сами китайцы только притворяются, будто понимают, что написано? Может же так быть. Она ведь тоже притворяется, что понимает, когда отец говорит, что его спасла Великая рецессия.
– А что, если он умер? – спрашивает Георг.
Мари пожимает плечами. Какая же теплая черепица. Взять бы и заснуть, но засыпать никак нельзя, надо все время упираться пятками в сток, чтобы не свалиться.
– Если бы он умер, то его бы нашли.
– А может, он в лесу.
– В каком еще лесу?
– Ну, в таком. Где волки водятся.
Шмель куда-то приземлился, подождал немного и снова взлетел. Мари моргнула. Вон то облако похоже на толстого дяденьку на велосипеде, в шляпе, но без головы.
– Интересно, небо никогда не кончается? – спрашивает Лена. – Или все-таки кончается?
– Может, там где-то есть стена, – говорит Мари.
– Даже если и есть, – возражает Георг. – Все равно можно полететь дальше. Ведь стену можно продырявить. Не может оно там нигде кончаться. Оно никогда не кончается.
– Ну а что, если стена прочная? – не унимается Лена. – Очень-очень прочная?
– Все равно ее можно чем-то проткнуть.
– А если это самая прочная стена в мире?
– Тогда представь, что у тебя есть самое острое в мире острие.
Некоторое время они молчат. Шмель жужжит то ближе, то дальше, то опять ближе.
– Тупица он все-таки, этот Маттиас, – сказала вдруг Лена.
– Верно говоришь, – поддакнул Георг.
– Это еще почему? – вставила Мари.
– Мари и Маттиас, Мари и Маттиас! – завела Лена. – Мари и Маттиас, Маттиас и Мари!
– Тили-тили-тесто, жених и невеста! – подхватил Георг.
Не открывая глаз, Мари сжала кулак и врезала ему, так точно угодив прямо в плечо, что Георг вскрикнул. Мари Маттиас тоже не слишком нравился, и, разумеется, все это понимали, просто дурачились, как обычно, сидя на крыше.
Однажды мать застукала их, когда они спускались. Она тогда жутко разволновалась, на какое-то время запретила Георгу и Лене приходить в гости, и Джо с Натали тоже запретила, хотя Натали они на крышу ни разу не брали. Мари твердо пообещала больше никогда не вытворять таких опасных вещей, но, сунув руку в карман, скрестила пальцы, чтобы получилось так, что она обещает как бы понарошку, и, к счастью, мама скоро об этом забыла. Она вообще быстро обо всем забывала. В последнее время она редко бывала дома, ей нужно было примерять костюмы и встречаться с разными людьми, много звонить по телефону, а еще постоянно консультироваться у своего адвоката по разводам, вежливым таким дядей с бородой, большими ушами и глазами, как у тюленя.
Дважды в неделю заходил отец, водил ее в кино или в зоопарк. Животных она не очень любила, фильмы он все время выбирал какие-то не те – ему вообще было неведомо, что нравится одиннадцатилетней девочке. Иногда она сама ходила к нему в гости, в дом причта. Вообще-то это был секрет, что он там живет, ей никому нельзя было об этом рассказывать, ни бабушке с дедушкой, ни Лигурне, и в школе тоже нельзя, и уж тем более нельзя маме.
В доме причта пахло едой и нафталиновыми шариками. Папа спал на диване у телевизора, под картинкой, на которой был изображен Иисус, вид у которого был такой, словно у него болели зубы. Папа теперь всегда носил джинсы и рубашку в красную клетку, иногда еще кепку с надписью «Я ♥ Бостон». Когда она спросила его, по каким дням он ее стирает, он сначала растерялся, а потом заявил, что у него есть еще две таких же. У папы больше не было ни компьютера, ни телефона, ни машины, даже кроссовки были всего одни. Но она никогда доселе не видела, чтобы он пребывал в таком хорошем настроении.
– Кризис! – воскликнул он, когда они как-то раз прогуливались по зоопарку. – Кто же мог знать, что он наступит! Это как конец света. Еще месяцев восемь тому назад никто и не думал, что такое случится!
Они остановились. В глаза Мари бессмысленным взглядом уставилась антилопа гну.
– Обесценивание деривативов в результате падения рынка недвижимости. Да кто мог такое представить! На этом же можно было сделать миллиарды! Но такое никому и в голову бы не пришло. Курсы в свободном падении, банки не могут выдавать кредиты, – он хлопнул в ладоши. – И все это понимают, все только об этом и говорят, и никого это не удивляет, понимаешь? Никто не задает вопросов! Ты понимаешь?
