Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 94
– Когда дизайн. Архитектура. Но по большому счету искусство всегда без полезности, особенно актуальное. Убийство больного кота для общего пользования – это санитарно-гигиеническая мера, и только. (Катрин хотела сказать «для общей пользы»; она начинала волноваться.)
– Ты мне сама рассказывала о перформансе с промыванием желудка. Помнишь? Тоже ведь санитарно-гигиеническая мера.
– Промывание желудка не было как самоцель.
– А если убийство больного кота – не самоцель, а всего лишь один из элементов действия, подчиненного общей концепции?
– Мне не нравится такая концепция.
– Но мы ее даже не сформулировали!
– Я не хочу ее формулировать.
– По-твоему, грохнуть здорового кота ни за что ни про что – это лучше, чем умертвить кота, который представляет собой угрозу людям?
– Лучше. Но я тебе сказала, я не одобряю тот перформанс. Это неправильный путь.
Дядя Тепа продолжал рассуждать:
– А если бы не только в соответствии с концепцией, а по необходимости был бы убит кот, можно было бы считать такое убийство произведением искусства?
– Это схоластика, – сказала Катрин. – Я перестаю тебя понимать.
Он ушел в поле, посидел под старой осиной, поглядел, как пасется коза бабы Маши. Вернулся домой. Катрин задумчиво смотрела в окно.
– Хрен с ним, с котом, – сказал Дядя Тепа. – Возьмем петуха. Вот конкретная ситуация. Соседка хочет сварить суп. У нее два петуха. Что само по себе абсурдно. Петух должен быть один. Как ни посмотри – надо рубить. Согласна?
Катрин молчала.
– Рубить некому. Она попросила меня. Совершу ли я безнравственный поступок, зарубив петуха?
– Ты сам должен решить эту проблему.
– Я и решаю. Соседка меня попросила. Если не я, то кто-то другой. Но для этого ей придется идти в другую деревню, кого-нибудь нанимать. К тому же она хочет, по-моему, угостить нас этим петухом. Нас, а не кого-нибудь. Ты же не вегетарианка?
– Будешь рубить? – спросила Катрин.
– А как не рубить? – спросил Тепин.
– Руби, – разрешила Катрин, пожав плечами.
– Но я не хочу быть палачом, я хочу быть художником!
* * *
На выработку концепции ушло десять минут.
Дядя Тепа излагал концепцию так:
– С точки зрения житейской целесообразности следует казнить петуха. Подчеркнем: это не ритуальное жертвоприношение, это поступок по необходимости. Между тем судьба петуха до последнего мгновения в руках его хозяйки. Присутствующая при казни, она, сама того не зная, являет собой главного фигуранта действия. За семь секунд до казни ей будет задан прямой вопрос: казнить или помиловать? Ей будет дано понять, что ответственность за смерть петуха несет она, и только она. Если хозяйка недвусмысленно подтвердит свое решение убить петуха, топор незамедлительно опустится на его шею. В противном случае петух будет помилован.
Далее.
– Роман Достоевского будет лежать перед глазами хозяйки. Название «Преступление и наказание» будет ей напоминать об ответственности. При этом применительно к ситуации она вольна двояко трактовать название книги: или это петух наказывается за преступление, которое в том заключается, что он не кто иной, как петух, или это она сама решается на преступление, наказание за которое остается проблематичным.
Далее.
– Порядок действия таков. Акция осуществляется в пять этапов. Первое. Завязка. Непосредственно перед казнью я объясняю хозяйке суть дилеммы: петух – живое существо, творение Божие, хвост у него неповторим, и он не желает уходить из жизни, это с одной стороны, с другой – суп из петуха калориен, питателен, вкусен, содержит большое количество жиров и белков, необходимых для жизнедеятельности человеческого организма, к тому же содержать двух конкурирующих петухов в одном курятнике – бессмысленное расточительство, не сказать абсурд. Хозяйка это знает сама, но надо обозначить и заострить противоречие. Второй этап – чисто технический. Петуха надо скрутить. Для меня это сложнее всего, но, надеюсь, хозяйка поможет. Третий этап – кульминационный. Занеся топор, я неожиданно спрашиваю хозяйку: казнить или помиловать? Она-то решила, что вся ответственность переложена на меня, а я предоставляю право выбора – ей. Считаю до трех... Нет, до семи... Раз. Два. Ну и так далее. Четвертый этап – развязка. Все зависит от решения хозяйки. Или петух отпускается на свободу, или – голова с плеч долой. Пятый этап – эпилог. Или мы кормим петуха пшеном, радуясь счастливой развязке, или едим суп – и то и другое освящено смыслом. Это не абсурдистская акция. Это акция-испытание.
Катрин очень серьезно внимала Тепину. Она спросила:
– Ты хочешь делать акцент на моральный аспект?
– Разумеется. Присутствие Достоевского обязывает воспринимать действие в определенном контексте, в нравственно-культурном.
– Это очень русский концепт, – сказала Катрин. – Твой проект – самобытный проект.
– Какие ты знаешь слова! – воскликнул Тепин. – Естественно, самобытный проект. Я же тебя куда привез? Ты же видишь куда.
– В чем заключается присутствие Достоевского?
– Я буду на нем рубить.
– На «Преступлении и наказании»?
– Конечно! А на чем же еще?
– Я не буду держать голову! – объявила Катрин.
– И не надо. Ты должна заснять все на камеру.
* * *
Тепин сообщил Евдокии Васильевне, что, если Евдокия Васильевна в самом деле желает этого, он готов зарубить петуха. Евдокия Васильевна обрадовалась. Жалко петуха, а ничего не поделаешь.
Тепин попросил показать место казни.
– Дак на этом чурбане, я на нем дрова колю. Тут всего удобнее.
Тепин обошел плаху кругом, ткнул ее ногой.
– Только я сразу предупреждаю, я на нее книгу положу.
Евдокия Васильевна решила, что ослышалась:
– Как ты сказал? Что положишь?
– Книгу. Будем на книге рубить.
– На какой еще книге?
– Ну на книге, художественной. Книга, знаете?
– Зачем же на книге? – изумилась Евдокия Васильевна. – Кто же на книге рубит? Можно на худой конец газету постелить... Да и газету зачем? Чурбан, и достаточно.
– Нет, мне на книге удобнее.
Евдокия Васильевна все в толк взять не могла, о какой такой книге речь идет:
– Что за книга-то? Читают которую?
– Ну да. Толстая такая, – он показал пальцами, какая толстая.
– Дак у меня и нет такой книги... – произнесла Евдокия Васильевна растерянно.
– Не волнуйтесь. У меня есть.
Глава четвертая
1
Щукин бросил институт после второго курса и был забран в армию. В армии он окончательно повернулся на механизмах, но механизмах не военной техники, а пишущих машинок. Он ремонтировал машинки в штабе полка, в фин. части, командировался в дивизионы. Однажды он сломал возвратный механизм печатной машинки из армейского клуба нарочно, для того чтобы иметь возможность его потом починить, и вовсе не потому, что починка пишущей машинки сулила ему какие-то выгоды, а просто нравился сам процесс – разборка, ремонт, подгонка деталей, регулировка, сборка.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 94
