Бен вдруг повернулся к ней:
– Да нет же! Я не этого боюсь! И я никогда не считал Иисуса вымышленным, ибо нет сомнений, что Евангелия появились не просто так. Нет, Иисус жил, но он не был тем, за кого его все принимают. Он был просто странствующим харизматическим евреем. Но если даже так, Давид все равно не расскажет ничего, о чем мы не знаем. Нет сомнений, что до семидесятого года новой эры существовало мессианское движение и вполне возможно, что ессеи и зелоты участвовали в нем. Давид это подтвердил, и не более того.
– Бен, тогда что же вас беспокоит?
– Что меня беспокоит? – Он отвел взгляд и тяжело вздохнул. – В четырнадцать лет меня снедало неутолимое любопытство. У меня была скверная привычка подвергать все сомнению. Мать и преподаватели называли Тору защитой от скверны, распространяемой неевреями. Но что это за скверна? И почему нас называют убийцами Христа? Так вот, одно порождало другое, и я решил успокоиться лишь после того, как выясню, чем мы отличаемся от неевреев. Конечно, я знал, что у нас есть Тора, а у них ее нет. Однако для маленького Бена Мессера этого было мало. Если у христиан нет Торы, что же у них есть и что в этом плохого? Мне хотелось выяснить это.
Оба продолжали сидеть в темноте несколько долгих минут. Бен переживал страшное прошлое, а Джуди терпеливо ждала, когда он заговорит снова.
– Я стал ходить в библиотеку, чтобы читать Новый Завет. Он привлек меня. Я не верил тому, что в нем было написано. Но мне было интересно. Я читал его снова и снова, пытаясь найти объяснение тому, почему люди ему верят. Я занимался этим, сколько хватило сил, затем, наконец, поступил безрассудно и принес его домой. Я прятал эту книгу в своей комнате целую неделю, но мать нашла ее. Джуди… – Он умолк. – Она лупила меня до потери сознания. Она била меня так, что моя жизнь повисла на волоске. Я не помню даже половину того, что она говорила мне, ибо я страшно боялся за свою жизнь. Но она вела себя как сумасшедшая. Она бредила, словно лунатик. Будто рассказов об ужасах и концентрационном лагере было мало, будто прославления героизма моего отца было мало, ей еще надо было избить меня до полусмерти, чтобы вдолбить в меня хотя бы толику иудаизма. Боже милостивый!
Бен согнулся и опустил голову на колени.
– Героизм? Бог ты мой! Почему все осуждают евреев за то, что в Аушвице они шли на смерть, словно овцы? Что же, черт подери, им было делать? Что же они могли поделать? Значит, мой героический отец плюнул в лицо офицеру СС и назвал Гитлера свиньей, за что его похоронили живым. А поскольку моя мать была женой этого «героического» еврея, ее травили злыми собаками. Боже мой, что же это за героизм!
Джуди опустила руку Бену на спину и ждала, пока он плакал в темноте. Затем она тихо сказала:
– Бен, с тех пор, прошло более тридцати лет.
– Да, конечно. – Он выпрямился, вытер слезы на щеках. – А Давид бен Иона жил две тысячи лет назад, только посмотрите на него – он стоит вот там. Взгляните на него!
Джуди сощурилась и стала вглядываться в бесконечный мрак комнаты.
– Да, разумеется. Вы его не видите. Он показывается только мне. Точно так же вы не слышите, как мать говорит мне, какой же я маленький грязный ублюдок, раз читаю Библию неевреев. Что я мог ответить ей? Как мог я объяснить ей, что я выявил не силу, а слабость неевреев, пока читал их Библию.
Бен вытер нос и успокоился.
– Если мне предстоит сразиться с врагом, то я должен знать о нем хотя бы что-нибудь. Я должен знать, с кем сражаюсь. Но мать не понимала этого. Ей в голову не приходило, что я стараюсь быть добропорядочным евреем, что я хочу стать раввином, чего она так желала. Но из этого ничего не получалось. Она перестаралась. В ту ночь внутри меня что-то надломилось. Пока я лежал в постели, избитый так, что не хватало сил на слезы, я почувствовал, что мои глаза открылись впервые. И, Джуди… в ту ночь, лежа в постели, я понял, что иудаизм может сделать с человеком. Я видел, что из-за него в течение всей истории убивали миллионы евреев, из-за него в нацистских концентрационных лагерях были уничтожены бесчисленные евреи, из-за него погиб мой отец, из-за него мучили мою мать. Мы все чувствовали себя несчастными, потому что были евреями. Не христиане виноваты. Виноваты мы сами. Все беды заключались в нас самых. Нет иного способа избежать бед, пыток и безумия, как перестать быть евреем.
– Бен…
– Я знаю, о чем вы думаете, – сказал он. – Вы думаете, что моя мать оказалась не единственной сумасшедшей в семье. Возможно, это так. Но я хотя бы счастлив в своем безумии.
– Правда?
– По крайней мере, я был счастлив несколько дней назад. С тех пор как шестнадцать лет назад я забыл о прошлом, я счастлив. И лишь потому, что я не еврей. Что произошло бы, если бы я поступил так, как хотела мать?
– Не знаю, Бен. – Джуди вдруг встала и включила свет. – Скажите, почему вас расстраивает то, что Давид был христианином? Я все еще не понимаю, почему это должно вас беспокоить.
– Потому, – заговорил он, тоже вставая с дивана, – потому что я до сих пор чувствовал родство с Давидом. Свитки он писал в девятнадцать лет, а я до девятнадцати лет был добропорядочным верующим евреем. А теперь он перевернул эту картину. Он вступил в тот же конфликт, из-за которого давно начались все мои беды, – безвыходное положение, возникающее от противостояния христиан и евреев. Хорошие ребята и плохие ребята. Одни непорочны, другие осквернены. Я хотел примирить это незначительное противоречие, когда мне было четырнадцать лет, и чуть не погиб из-за этого. А теперь Давид, мой дорогой Давид, фактически стал христианином. Только он сейчас еврей и христианин в одном лице.
– Но во времена Давида христианами были евреи. Какая разница?
– Слабое утешение.
– Хотите поесть?
– Да… – Бен начал ходить по комнате.
Подойдя к двери комнаты, Джуди остановилась и обернулась.
– Кстати, – осторожно начала она, – что касается следующего свитка…
Бен остановился посреди гостиной и подал плечи вперед.
– Спасибо Господу за следующий свиток. – Он устало покачал головой. – Поскольку это будет последний свиток, то все мои тревоги закончатся. Мы получим ответы на все вопросы. После этого всему конец. Боже, не могу… дождаться…
– Бен…
– Что? – Настороженная нотка в ее голосе встревожила его. – Это ведь последний свиток, правда?
– Да, конечно. Свиток, который мы получим, будет последним. Но это не последний свиток, который написал Давид.
– Что вы имеете в виду?
Сердце Бена сильно забилось.
– Это последний свиток, который пришлет Уезерби. Но последний свиток, написанный Давидом, не удалось спасти. Он превратился в кусок дегтя.
13
Бен читал письмо Уезерби уже десятый раз, но ничего нового не узнал. Все равно это было скверное известие. Как и третий свиток, десятый кувшин сильно пострадал, и стихия добралась до папируса. Две тысячи лет разложения сделали свое дело. Последний свиток погиб.
