– Ваша жена даже не спрашивала, зачем приезжал Иван Толмачев и о чем вы с ним разговаривали?
– Ну... почему же... Я рассказал ей про Татьяну... что она все-таки не моя дочь... Сказал и то, что Иван обещал увеличить плату за ее содержание, если мы все-таки согласимся за ней ухаживать.
– И Мария Петровна согласилась?
– А почему бы нет?! Деньги еще никому не мешали, тем более что к Татьяне мы уже привыкли... особенно она привыкла, Машенька...
– Вы, значит, продали сапфировое колье? – опять спросил отец Дмитрий.
– Нет. Продавать я наотрез отказался. Где бы я его продал? У меня и связей таких нет. Не в ломбард же такую ценность нести... Я сказал Ивану, что возьму только деньгами.
– Ну и?
– Ну и он уехал. А потом вернулся с большими деньгами. Очень большими. Собственно, дом на эти деньги был достроен... по-другому, в общем... в два этажа, с пристройками... И машина куплена... Ну... сначала, конечно, другая, не та, что вы сегодня видели... Не думаю, что вам есть за что меня осудить.
– Да мы и не за этим приехали, – сказала Марина.
Пирогов, взглянув в глаза Марине, усмехнулся:
– А я ведь сразу тогда понял, что вы с Александром пытались обвести меня вокруг пальца. Я очень хорошо знал его отца, Ивана, а потому был в курсе того, что ни у каких родственников не может быть к нему имущественных притязаний.
– Почему же тогда не вывели нас с Сашей на чистую воду? – удивилась она.
– А зачем мне это нужно? Мы с Машей вас ни в чем не обманули. Я просто умолчал кое о чем, и все.
– Ничего себе: кое о чем!! – опять возмущенно воскликнул Александр. – Речь идет о проклятии, а ему – «кое-что»!!
– Действительно... Константин Макарович... это как-то... – проговорила Марина.
– Я не воспринял это всерьез. Проклятие... Бабкины сказки какие-то... – улыбнулся Пирогов.
– Ничего смешного не вижу! У меня дети гибнут!!! – прорычал Саша и вцепился обеими руками в рубашку пожилого мужчины.
Отец Дмитрий с трудом оторвал его пальцы от фланелевой ткани и усадил брата обратно на стул.
– Ну... не знаю... – пробормотал Константин Макарович. – У меня вот детей нет... и без всякого проклятия...
– У каждого свое проклятие... – заметил отец Дмитрий. – А проклятие священника – это вообще очень серьезно... если, скажем, анафема... Константин Макарович, а Иван Толмачев не рассказывал вам, живы ли сейчас какие-нибудь родственники Захария и Пелагеи из села Окуловка? Можно ли их как-нибудь найти? И еще... Остались ли хоть какие-нибудь их вещи? Может быть, хоть церковные?
Константин Макарович пожевал губами, допил из чашки совершенно остывший чай и сказал:
– Иван Толмачев оставил мне письмо... для сына...
– И вы... до сих пор... – прошептал побелевшими губами Саша. – Да как же вы могли...
– А вот так и мог! Ванька мне сказал, чтобы я это письмо отдал Александру только в том случае, если он о нем спросит.
– Как же я мог спросить, если о нем не знал... Ерунда какая-то... – все так же растерянно проговорил Александр и беспомощным взглядом обвел собравшихся за столом.
– Я тоже спросил Ивана, как сын может спросить о письме, если не знает, что оно для него написано.
– Ну и что он ответил? – выдохнула Марина.
– Он сказал, что письмо особое... то есть оно понадобится Сашке только в том случае, если проклятие и впрямь существует. Понимаете, сам Иван тоже не очень в него верил. Конечно, в его семье происходили несчастья, но их было не больше, чем у других. Я его об этом спрашивал. Ванькины дед с бабкой... ну те... которые, собственно, и затеяли присвоить чужую собственность, оба умерли от тифа, но тогда полдеревни вымерло и без всякого проклятия. Тетя Дуся, их дочь, ничем особенным не болела и умерла своей смертью. Ее муж был жуткий алкоголик, с перепою и помер, ну так... пол-России пьет... То, что Татьяна неудачная получилась... тоже ведь немало таких убогих-то... Уж Иван повидал всяких, пока растил больную дочку.
– Но ведь у бабушки Дуси, кроме отца, еще двое детей было. Я даже имена их помню: Игнат и Наталья. Они же умерли! – напомнил Саша, который уже несколько пришел в себя и даже порозовел лицом.
– Так война ж была...
– Похоже, что это проклятие набирает силу от поколения к поколению... – проговорила Марина. – Серьезно страдать от него стали дети и особенно внуки Матвея и Евдокии...
– Несите письмо, – предложил Пирогову отец Дмитрий.
Тот кивнул и, тяжело опершись о стол, поднялся. Когда он вышел из комнаты, Марина сказала:
– Из старшего поколения семьи Епифановых жива только Галина Павловна. Может быть, она знает, где жил прадед ее мужа, Аркадия Матвеевича!
– Все может быть, хотя... – пожал плечами Саша. – Честно говоря, меня, например, никогда не интересовали Ленины предки. Возможно, и Галина Павловна не интересовалась тем, откуда пошел род Епифановых. Но спросить, конечно, придется... на всякий случай... Вдруг да...
– Вот это письмо, – прервал Александра вошедший в комнату Пирогов и протянул ему конверт с красивым петербургским видом.
Слегка подрагивающими руками Толмачев надорвал конверт и вытащил из него двойной листок из ученической тетради в клетку. Развернув письмо, Саша принялся жадно читать его, чуть шевеля губами. Все собравшиеся за столом напряженно ждали, когда он закончит. Наконец он дочитал до конца, опять полез в конверт и достал из него еще один листок, сильно пожелтевший и затершийся на сгибах. Развернув его, Толмачев пробежал глазами темные строчки, которые просвечивали даже с другой стороны листка, и слегка осипшим голосом сказал:
– Это опись...
– Опись... – без всякого выражения повторила за ним Марина.
– Опись ценностей? – спросил Дмитрий.
– Да, – кивнул Саша. – Это список того, что нашим родственничкам оставила попадья. Тут вот... и потир... не знаю, что это такое... и какой-то дискос, и Четвероевангелие, напрестольный крест... и все то, что было в шкатулке... как тут написано: коричневого полированного дерева... Вот... и изумрудный гарнитур с бриллиантами... сапфировое колье... броши... и всякое другое... В общем, похоже, что на бешеные деньги...
– А что написал тебе отец? – перебил его Дмитрий.
– Написал, что если я хочу со всем этим разобраться, то мне следует ехать в Окуловку, которая находится где-то в районе Воронежа... точнее он сказать не может. А еще... что, по его сведениям, которые он добыл не без труда, там надо искать Любу или, скорее, ее потомков...
– Любу? – переспросила Марина замершего в раздумье Толмачева.
– Да... Люба – это дочь Захария и Пелагеи, которая вышла замуж за какого-то местного... не то агронома... не то зоотехника... В общем, за человека, далекого от церкви.
