Господи! ты не хочешь смерти грешника,Помилуй душу преступного царя Бориса!..»
(Старк Э. Шаляпин. «Борис Годунов» Мусоргского // Там же. С. 86–87)
Та же сцена из оперы «Борис Годунов», причем также в исполнении Шаляпина, фигурирует у Ильфа и Петрова в «Золотом теленке» при описании встречи Остапа Бендера и его компаньонов со стариком Хворобьевым (здесь, правда, компилируются две партии – Бориса из 4-го действия и Григория Отрепьева из 1-го):
«Ждать Остапу пришлось недолго. Вскоре из домика послышался плачевный вой, и, пятясь задом, как Борис Годунов в последнем акте оперы Мусоргского, на крыльцо вывалился старик.
– Чур меня, чур! – воскликнул он с шаляпинскими интонациями в голосе. – Все тот же сон! А-а-а!»
10.14 C. 20. …что я сейчас там на площадке выделывал? …я играл в бессмертную драму «Отелло, мавр венецианский»? Играл в одиночку и сразу во всех ролях? Я, например, изменил себе, своим убеждениям: вернее, я стал подозревать себя в измене самому себе и своим убеждениям; я себе нашептал про себя – о, такое нашептал! – и вот я, возлюбивший себя за муки, как самого себя, – я принялся себя душить. Схватил себя за горло и душу. —
Упоминание о вагонной площадке (тамбуре) в сочетании с Шекспиром и использованием слова «трагик» вызывает в памяти строки Пастернака: «В тот день всю тебя от гребенок до ног, / Как трагик в провинции драму Шекспирову, / Носил я с собою…» («Марбург», 1916, 1928) и «Тем часом, как сердце, плеща по площадкам…» («Сестра моя, жизнь», 1920).
В целом же весь фрагмент – апелляция к трагедии Шекспира «Отелло» (1604). Полное название пьесы – «The Tragedy of Othello, The Moor of Venice» («Трагедия Отелло, мавра венецианского»). Веничка исполняет в одиночку три главные роли: Отелло, подозревающего свою жену Дездемону в измене, Яго, оклеветавшего («нашептавшего») Дездемону перед Отелло, и Дездемоны, безвинно удушенной ревнивым мужем.
Обращение к Шекспиру – общее место в литературе. Так, например, Сологуб писал о самом Шекспире:
Но это поприще поэта.Не так ли поступал Шекспир,Когда, сознав в себе Гамлета,Его пустил в широкий мир?
Он был Ромео и Отелло,И Лир он был, и был Шейлок.Все это – творческое дело,А не в безумие прыжок.
(«Настала светлая минута», 1885)
А затем отождествлял свое лирическое «я» с тем же Отелло:
В мое труду послушливое телоТолпу твоих героев я вовлек,И обманусь, доверчивый Отелло…
(«Мудрец мучительный Шакеспеар…», 1913)
У Мандельштама есть стихи о «расщеплении» поэта-актера:
Как будто я повис на собственных ресницах,И созревающий и тянущийся весь, —Доколе не сорвусь, разыгрываю в лицахЕдинственное, что мы знаем днесь…
(«10 января 1934», 1934)
Разыгрывание в лицах пьес одним актером в Веничкины времена было весьма популярным. Именно на 1960-е гг. приходится расцвет формы так называемого «театра одного актера», появившегося в СССР еще в 1927 г. Особой популярностью у интеллектуалов пользовался разыгрывавшийся в одиночку актером ленинградского Большого драматического театра и поэтом Владимиром Рецептером шекспировский «Гамлет».
Что касается «адаптирования» трагедии, то следует помнить, что почти за двадцать лет до «Москвы – Петушков» (приблизительно в 1950 г.) в СССР появилась легкомысленная самодеятельная песенка «Отелло» (стихи написаны Владимиром Шрейбергом, Алексеем Охрименко и Сергеем Кристи) на мелодию русской народной песни «Когда б имел златые горы»; начинается она так:
Отелло, мавр венецианский,Один домишко посещал,Шекспир узнал про это делоИ водевильчик накропал.
Этим же авторам принадлежит песенный «пересказ» другой великой трагедии Шекспира – «Гамлет»:
Ходит Гамлет с пистолетом,Хочет когой-то убить.Он недоволен белым светом,Он думает: «Быть иль не быть?» —
и фольклоризированный историко-филологический экзерсис «О графе Толстом, мужике непростом»:
Жил-был великий писательЛев Николаич Толстой,Мяса и рыбы не кушал,Ходил по именью босой.
10.15 C. 20. …я себе нашептал про себя – о, такое нашептал!.. —
Отсылка к Раскольникову Достоевского, признающегося Соне Мармеладовой: «Я всё знаю. Все это я уже передумал и перешептал себе, когда лежал в темноте… Все это я сам с собой переспорил, до последней малейшей черты, и всё знаю, всё!» («Преступление и наказание», ч. 5, гл. 4).
10.16 …я, возлюбивший себя за муки, как самого себя… —
Контаминация перефразированных классических цитат из Шекспира и Нового Завета. Реплика из монолога Отелло о Дездемоне: «Она меня за муки полюбила, / А я ее – за состраданье к ним» («Отелло», акт 1, сц. 3; пер. П. Вейнберга) – накладывается на заповедь Христа: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Мф. 22: 39; см. также Мф. 19: 19; Мк. 12: 31, 33; Лк. 10: 27; Иак. 2: 8; Рим. 13: 10; Гал. 5: 14).
10.17 C. 20. Схватил себя за горло и душу. —
Наложение на конкретную сцену удушения Дездемоны Отелло у Шекспира одного из ключевых мотивов поэмы – мотива удушения.
10.18 Вон – справа, у окошка – сидят двое. И пожалуйста – никого не стыдятся, наливают и пьют. —
То есть выполняют совет Мандельштама: «Пейте вдоволь, пейте двое, / Одному не надо пить!» («Мне Тифлис горбатый снится», 1920, 1927, 1935).
10.19 Один такой тупой-тупой и в телогрейке. —
То есть и по интеллекту, и по одежде принадлежащий к классу люмпенов. Телогрейка – рабочая верхняя одежда типа стеганой куртки из дешевого и непривлекательного черного, темно-серого или темно-синего материала. О телогрейке пел Высоцкий, у которого в коммунальной квартире
…на зуб зуб не попадал,Не грела телогреечка.Здесь я доподлинно узнал,Почем она, копеечка!
(«Баллада о детстве», 1973–1975)
10.20 …другой такой умный-умный и в коверкотовом пальто. —
То есть интеллигент. Пальто у него пошито из коверкота – дорогой плотной шерстяной или полушерстяной ткани. Об этом типе пальто пел в свое время Юз Алешковский:
Сильны мы были, как не знаю кто,ходил я в габардиновом костюме,А Сталин – в коверкотовом пальто,которое достал напротив в ГУМе.
(«Песня Молотова», 1961–1962)
