Бунт, поднявшийся в таборе, взбудоражил весь район. Разные силы поднялись на борьбу против табора. Все это происходило постепенно, стихийно, бессознательно. Цыганки были приятным развлечением для мужчин, да к тому же еще и дешевым. Протест девушек нанес больной удар по карманам посредников, уменьшился заработок ночных таксистов, сократились доходы торговцев вином. Если добавить к этому враждебность по отношению к табору хозяина фабрики пластмассовых изделий, при его влиятельности в районе, то можно представить себе силу ненависти, растущую среди населения против цыган.
Постепенно люди начали задумываться, зачем им нужен табор, уже столько времени вносящий беспокойство в их жизнь. Этот вопрос стал занимать не только развратников, которых возмущало новое поведение цыганок, но и почтенных людей. Добропорядочные жены и невесты настраивали своих мужей и женихов против табора. Они знали, что не могут быть спокойны за своих мужей, пока цыгане будут жить подле них. Теперь каждый говорил о цыганах с гримасой отвращения:
— Все они воры.
— Разбойники.
— Преступники.
— Бродяги и грабители.
— Они — позорное пятно нашего общества.
— Почему они расположились в нашем районе?
— Почему муниципалитет разрешает им жить здесь?
— У них нет ни совести, ни веры. Они в любое время могут предать свою родину, народ.
Каждый твердил свое. По мере того как процесс над Лачи приближался к концу, выступлений против цыган становилось все больше. Вся вина сваливалась на цыган. Люди уже забыли, что рядом с каждой развратной женщиной стоит мужчина. Но это был добропорядочный семьянин, служащий, делец, одним словом, свой человек, поэтому все как один встали на их защиту, на защиту своей чести и приготовились дать яростный отпор всем обвинениям. В каждом обществе, разделенном на класс имущих и неимущих, готовы принести кого-то в жертву, как козла отпущения, чтобы укрыть свои грехи, кого-то чужого этому племени, обществу, стране, народу, вере. Такому обществу необходимы козлы отпущения. Ни одно подобное общество, будь око самым отсталым или самым развитым, не может существовать без них. Особенно нужны бывают они в период кризисов. Лишив их жизни, выпив их кровь, общество словно заново рождается. Если история человечества, с одной стороны, светла, так как омыта кровью мучеников, то с другой — она черна: на ней следы крови козлов отпущения. Люди с гордостью упоминают имена мучеников. О козлах отпущения же никто не вспоминает. А если когда-нибудь приходится заговорить о них, то говорят шепотом, стыдливо опустив глаза. Вот почему люди знают и славят имена своих мучеников, но никогда не вспоминают о козлах отпущения.
В день, когда был вынесен приговор Лачи, когда в газетах был опубликован полный отчет о судебном процессе, возмущение жителей привокзального района достигло предела. Дней через десять после вынесения приговора Хамида сказал, обращаясь к водителю такси Камлакару:
— Сегодня ночью будет праздник!
— Где?
— По ту сторону склада! — подмигнул Хамида. Камлакару было не все ясно, но и того, что он понял, было достаточно. Он не стал больше задавать вопросов.
— Взять что-нибудь с собой?
— Да!
— А что?
— Как что? Бутылку вина, а то не получишь удовольствия от праздника.
— Сегодня ночью будет праздник! — шепнул торговец паном Мадху.
— Праздник? — вздрогнув, переспросил тот.
— Да!
— Когда?
— В полночь. Ты пойдешь?
— Обязательно! — Мадху довольно потер руки. Немного погодя он спросил: — Одному прийти?
— Ну, если не найдешь никого, приходи один, а если приведешь с собой кого-нибудь, будет неплохо.
— У меня есть с десяток друзей-молочников. Привести их?
— Конечно! Приводи всех. Здорово будет!
Владелец фабрики пластмассовых изделий звонил по телефону:
— Чанта Мани! Сегодня нужны будут все твои люди.
Чанта Мани торговал всем, чем придется: наркотиками, опиумом, кокаином, женщинами, вином, — участвовал в азартных играх, грабежах и убийствах. Это был необыкновенно благородный, почтенный, честный мошенник. Не раз его высылали за пределы города. Он был своим и в преступном, и в торговом мире.
— Когда, господин? — спросил он.
— В десять вечера. Пусть подойдут к фабрике и узнают, что делать.
— Хорошо! — Чанта Мани повесил трубку.
Время «праздника» приближалось. Вечером у склада собралась толпа людей. Они стояли группами и разговаривали между собой. В воздухе ощущались волны надвигающегося шторма. Было совершенно очевидно: что-то готовится. Толпа росла, полицейских же становилось все меньше и меньше. К одиннадцати часам не было уже ни одного. Лавки все были закрыты с наступлением вечера, но, глядя на толпы людей, можно было подумать, что они собрались по случаю открытия ярмарки.
Гуль тоже что-то слышал стороной. Но никто ничего не говорил открыто — все недомолвками, намеками. Никто толком не знал, что же ожидается. Знали лишь, что что-то будет. Но когда? Как? Где? Никаких достоверных сведений. Это делается специально. Людей повергают в таинство неизвестности. Доводят до предела их фантазию, а потом вдруг направляют поток их волнений в русло, нужное организаторам. А дальше свою роль играет психология толпы. Никто в тот момент не задумывается, верно он поступает или нет. Организаторы обдумывают все заранее — толпа обдумывает после свершения факта. И те, кто заранее все обдумал, спланировал, отлично знают, что толпа будет думать позднее, когда уже сделает то, что нужно было им.
Около десяти часов Чанта Мани со своими людьми был у ворот фабрики и получил инструкцию напоить их, а это дело несложное, если есть деньги. Рядом с фабрикой в гуще деревьев стояла соломенная лачуга, где всегда можно было найти домашнее вино. Рабочие часто заглядывали туда после изнурительного трудового дня. Они просиживали здесь вечерами, пили вино, закусывали жареной рыбой и шашлыком. Вино лилось рекой. Беседа текла, как волны океана, то ровно и спокойно, то вдруг вздымаясь и бурля.
Когда все были пьяны, Чанта Мани получил дальнейшее наставление и кругленькую сумму денег в придачу. Он ушел, взяв с собой троих. Вскоре они вернулись с большими бочонками с нефтью и другими принадлежностями для поджога.
* * *
Около двенадцати ночи прошел последний поезд. Следующий должен был подойти не раньше, чем через три часа. Примерно в это самое время со стороны склада в небо взметнулись огромные языки пламени. Кто-то крикнул:
— Горят цыганские шатры!
— Я Али[45]!
Мадху со своей группой ворвался на вокзал, пересек железнодорожные пути и направился к цыганскому табору. Они размахивали дубинками и выкрикивали: «Хар хар Махадев!»[46]
