Переход был настолько резок, что какое-то время я ничего не соображал. Я зажмурился, открыл глаза… Маковых владений как не бывало — я стоял на балкончике старинного особняка, уцепившись (со страху?) за перила; кто-то кого-то звал. Зрелище же, открывающееся мне, — явно не нашего века! — вызвало у меня, кроме судороги в груди, ощущение, будто я присутствую на демонстрации 1 Мая.
Да… Так и есть, проспект какой-то. А народу-то, народу! Шум, музыка, ароматы булочной. Воздушные шары. Одним словом, атмосфера праздника. И — видит Бог, если он есть! — все это реально, все это происходит со мной!
Но нужно было действовать. Испытывая некоторую скованность в движениях — балкон был неудобным, того и гляди свалишься, — я наклонился и крикнул в бездну, вышедшую из шляпной мастерской, катящуюся подо мной:
Никакого результата. Только обнажилась чья-то лысина, и запонка с моего рукава, задев за прут — весьма правдоподобно, между прочим, — улетела вниз.
— Эй, люди! — закричал я громче.
Никакой реакции.
— Помогите! — обратился я громовым голосом к тем, кто стоял на соседнем балкончике.
Но никто не отозвался, не отреагировал. Сердце мое екнуло — мне показалось, что… Так и есть! Балкончик стал крениться вперед — медленно, но верно — и, оцепенев от ужаса, я ощутил, что безвольно, безнадежно падаю — в поле моего меркнущего зрения попала одна из женских шляпок в потоке… остановилась, сорвалась… крупным планом: развевающиеся по ветру волосы… холодной красоты лицо…
Завтрак на траве
— Фестоны, мадам Торо, уже не в моде. Не далее как вчера модистка доставила мне новое платье — помните, то, о котором я говорила вам? — и у нас с ней была сцена. Ах, если бы знать, что будут носить в этом сезоне!
Я ошалело воззрился на даму в роскошном коричневом наряде, которой принадлежало восклицание. Это были ее шляпка (низкая тулья, два пера), ее лицо! В горле у меня пересохло. Черт-те что! Она, эта дама, даже не хотела меня замечать, несмотря на то что я чуть не врезался, как бомба, в ее голову!
— О, Господи!
Я попытался подняться, но снова сел — куда бы вы думали? — в центр скатерти, между индейкой в тарелке, фруктами в вазе, бутылкой (ох!) вина и тортом.
— Простите, — сказал я (вставая). — Простите…
— Ничего страшного, мсье, — ответил мужской голос откуда-то сзади. — Бывает.
Я не поверил своим ушам. Боже, мне отвечали! Инстинктивно обернувшись — по рыбьи, от избытка чувств, открывая рот, — я увидел бородатого франта с тросточкой, что-то шепчущего на ухо полной даме; рядом — другую даму, похудее (обе были в корсетах и, кажется, в кринолинах); барышень, сидящих на траве, беззвучно смеющихся и глядящих на меня с интересом; собаку неизвестной породы, обнюхивающую мой (от Gucci) ботинок. Посреди же всего этого, чуждого моей истерзанной спиртным душе, возвышалась родная, шелестящая, раскидистая и такая успокоительная для сердца — березка!
— Вы не голодны, мсье? — учтиво спросил франт, оторвавшись от разговора с дамой, и указал тросточкой на блюда. — Позвольте предложить вам наш скромный…
— Ах, Шарль! Ну что вы в самом деле! Ведь они не едят! Они хотят совершенно другого, — живо прервала его одна из барышень. — Ведь правда? — обратилась она ко мне. — Вы ведь хотите…
— А я считаю, что наша обязанность — соблюдать известные приличия. Они, может, и хотят, и голодны, но не в силах прямо спросить… Жанетт, — сказала полная дама даме в коричневом. — Фестоны еще носят. А вот вытачки — графиня Тиволи говорила мне…
— Они не могут быть голодны, баронесса! Иначе та преклонных лет дама, которая была у нас последней, согласилась бы… И та девушка… Шарль!
— Но, Колетт…
— Позвольте, — сказала собака. — А вы хотя бы раз поинтересовались у них прямо, могут ли они быть голодны или нет?
— Одним словом, — высунулся из-за березы какой-то господин с корзиной в руках, — не хотите ли выпить?
Я почувствовал позыв рвоты. Я почувствовал, что если существует малейшая возможность сойти здесь с ума, то это со мной уже произошло. Я, надо признать, чувствовал многое — но только не голод. Потрясенно глядя на собаку, которая, отступив с достоинством, отвечала мне хмурым взглядом, я раскрыл было рот…
— Я же говорила! — перебила меня одна из барышень, захлопав в ладоши. — Они хотят…
— А я вам говорю, баронесса, что рюши уже отошли. Вот здесь, — указала дама, поправляющая прическу, на талию, — должно быть узко, а рукава с напуском… Послушайте, — повернулась она ко мне. — Если вы не голодны, вряд ли мы можем вам помочь. Мы ведь только…
— Нет, графиня, я вынужден настаивать. Положим, мсье, — сказал Шарль, — вы не хотите «Клико», но пармезан-то вы должны попробовать! Это же лучший…
— Шарль, это становится не смешно! Тот молодой человек, что посетил нас…
— Еще раз предлагаю вам выпить. Это бордо, 1880. Холм Серизе, южная сторона. Как не…
— Они хотят другого, другого!
— А я настаиваю, что мы должны быть учтивы, графиня. Мы должны предложить господину позавтракать с нами и не имеем права — слышите, не имеем права! — спрашивать у них, могут они кушать или нет, могут они пить или нет! Это долг, Колетт…
— Я снимаю с себя всякую ответственность, — сказала собака.
— …а тем более — чего они хотят! Ибо это и так ясно, что они не могут…
— Выпейте, мсье! Прошу вас к нашему столу…
— Баронесса, я протестую!
— Чего вы хотите, чего вы хотите?!
— Чего я хочу? Господа, — очнулся я наконец. — Не подскажете ли, как мне отсюда…
Голубые танцовщицы
— Выйти? О, это очень легко! Но… Могу ли я попросить вас, мсье… Вы не поможете мне застегнуть пуговицу?
— Да, — ответил я. — Разумеется.
Я понял. Дело в том, что мы с Предрагом, видимо, поехали к… Какой конфуз! И — там, в…! О ужас! Дойди это до Верочки — она покажет мне и ГМИИ и Гунде Свана! Я машинально стал искать пуговицу — девушка в голубом, стоящая на пуантах, повернулась ко мне спиной. Да… Что делать, что делать?
Я сидел, кажется, на стуле — кажется, в гримерной. Цветок — трехлепестковый, ибо оставшихся танцовщиц было три — продолжал вращаться и застывать, застывать и вращаться.
— Скоро мой выход, мсье. Я знаю, это нескромно, но… Каждый раз, когда кто-то из вас прибывает сюда, я — впервые — выхожу на сцену… Пуговица выше, мсье. Простите мне мое волнение, возможно, я говорю нескладно… Мсье Дега умер, но завещал нам…
— А разве он умер? — задал я глупый вопрос; мысль о перемещении, однако (я ощутил пальцами ее, девушки, стан), уже не казалась мне такой актуальной.
