– А я надену ночную рубашку.
– Вряд ли это поможет.
Она целует меня.
– А тебе никогда не приходило в голову, что я могу считать тебя неотразимым?
Не приходило.
– А?
– Хм. Нет.
– Так вот знай. – И она тут же складывает на груди руки, делает шаг назад и говорит: – Но я буду бороться с искушением.
– Ладно. Тогда я тоже.
– Так… чем бы нам заняться? Будем играть в карты?
Я смеюсь.
– У нас их нет.
– В шпиона?
– Вообще-то я не люблю игры.
– Я тоже. К тому же я только что поняла, что бороться с искушением совсем не интересно. – Она целует меня, и я чувствую ее пальцы на молнии своих джинсов.
Мы лежим в постели, тесно прижавшись, и составляем список моих дурных и хороших качеств. Я называю хорошие, она – дурные.
– Вдумчивый.
– Ха! Необщительный.
– Я нормально общаюсь, когда надо. – Я целую ее. – Видишь, вот так. Это значит… – и я уже собираюсь сказать «ты мне нравишься», но тут же понимаю, что это означает гораздо больше, но я не могу сказать это вслух и застреваю.
– Что же это значит, мистер Общительность?
– Это значит…
Она возвращает мне поцелуй и говорит:
– Думаю, это значит, что этот раунд выиграла я.
– Тогда продолжай.
– Одиночка.
– Что плохого в независимости?
– Молчун.
– Думаю, ты хотела сказать, вдумчивый, но я это уже говорил.
– Неряха.
– Так и знал, что до этого дойдет. Жесткий.
– Грубый.
– Правда? – Я стараюсь быть с ней нежным.
– Я хотела сказать, у тебя кожа на ладонях грубая.
– Жесткий, как я и говорил.
– Твоя очередь.
Я говорю:
– Как насчет… сексуальный?
Она смеется.
Очевидно, я не сексуальный. В общем-то я себя таким и не считал, просто пошутил, но не думал, что она засмеется.
Она говорит:
– Мне так нравится, когда ты краснеешь и смущаешься.
– Я не краснею.
– Можешь добавить к своему списку еще «врунишку».
– Значит, я не сексуальный?
– По-моему, это какое-то неподходящее слово. Оно напоминает мне фейнов, которые часами вертятся у зеркала, укладывая волосы. А уж это точно не про тебя. Но зато в тебе есть что-то такое, отчего мне хочется целовать тебя, обнимать и быть с тобой.
– Я милый. Помню, ты однажды говорила, что я милый.
– Что-то я не помню. Вовсе ты не милый.
– Уже легче!
– Зато ты нежный, и тебя так и хочется потискать. – И она обнимает меня.
– Я думал, ты называешь мои недостатки.
– Давай лучше мои, – отвечает Анна-Лиза.
– Ладно. Ты – хорошее, я – плохое.
Она говорит:
– Так, ну, я, конечно… очень умная.
– Маленькая задавака.
– Аккуратная и пунктуальная.
– До того, что не можешь выполнить простое условие и называть по одному качеству за раз.
– Аккуратная и пунктуальная – это одно и то же.
Вдруг меня посещает одна мысль, и я спрашиваю:
– А ты уже нашла свой Дар?
– Вау! Вот это разворот темы! Или это тоже недостаток?
– Нет, просто ты аккуратная, пунктуальная и умная, вот я и подумал, что это похоже на снадобья.
– А, понятно. Знаешь, я тоже думала, что у меня будет это, но у меня совсем ничего с ними не получается. Так что точно не они.
– Значит, у тебя должна быть какая-то скрытая сила, которую мы пока не нашли. – И я целую ее в нос. Потом я целую ее щеку, ухо, шею и перекатываюсь на нее.
– Хм, Натан, я думала, мы собирались…
– Я понял, в чем твой Дар. – И я целую ее в шею, все ниже, а потом в плечо.
– В чем же?
– В том, чтобы быть неотразимой.
Дрезден, Вольфганг и Маркус
Наутро Ван зовет Анну-Лизу в библиотеку, где они сидят с Габриэлем. Нам с Несбитом велено продолжать искать все, что может как-то пригодиться альянсу. Мы направляемся в «коридор Меркури», как мы успели его окрестить.
Здесь две комнаты с «сокровищами»: в одной хранятся драгоценности, мебель и несколько картин, и мы приходим к выводу, что они либо очень дорогие, либо имеют какое-то отношение к волшебству.
– Но черт меня подери, если я знаю, что они делают или какой нам от них прок, – заявляет Несбит и выходит из комнаты.
Рядом «комната крови». В ней только полки, а на них флаконы с образцами крови: все, что Меркури похитила у Совета и меняла потом на зелья, либо проводила с ней церемонии Дарения для тех, чьи родители не могли или не хотели сделать это для своих детей. Здесь есть и кровь моей матери: именно ей воспользовалась бы Меркури, чтобы провести церемонию Дарения для меня. Каждый пузырек закрыт стеклянной пробкой и запечатан воском. Через воск пропущена ленточка, а на ней – ярлычок с фамилией и именем донора. Всего полок девять – по три на трех стенах, – на каждой по двадцати одному флакону. Правда, кое-где флаконов не хватает: незаполненные места зияют, как дырки от зубов. Наверное, их содержимое использовали или продали. Эта кровь может быть полезна для полукровок вроде Эллен, которая помогала мне в Лондоне после побега. Отец у нее фейн, мать умерла, а Совет разрешит ей пройти церемонию Дарения, только если она согласится работать на них. Возможно, здесь есть и кровь ее матери: мы могли бы провести для нее церемонию сами.
– Эти бутылочки куда ценнее всяких там безделушек и картин. Они приведут в альянс множество полукровок. – Несбит, ухмыляясь, взглядывает на меня. – Что, власть народу?
Мы заходим в последнюю комнату «коридора Меркури» – из-за баночек, пакетиков и мешочков в ней негде и шагу ступить.
Несбит говорит:
– Натуральный калифорнийский салат: весь напичкан питательными элементами. – Он подает мне какую-то склянку и говорит: – Хотя это угощение не для вегетарианцев. – Свет в комнате тусклый, банка сделана из матового стекла, но мне все же удается разглядеть два плавающие в прозрачной жидкости глазных яблока.
– А какой в них прок? – спрашиваю я.
– Для Меркури уж точно больше никакого. Да и для альянса тоже, как и во всем прочем здешнем барахле. – Несбит возвращает банку на полку.
