— Маруся быстро в себя пришла, — продолжала Натка, закурив еще одну сигарету. Полная пепельница уже не вмещала окурки, но вставать не хотелось. Тогда нужно было бы приблизиться к Сереге, а отчего-то Натка побоялась это сделать. — И встал вопрос, где лечить Лерку. И тут как рояль в кустах, появились Кисловы. А кстати, Везунь, открой тайну, каким образом ты так быстро нашел Ольгу?
«И кем ты работаешь?» — хотела продолжить она. Этот вопрос часто возникал внутри их маленькой компашки, еще когда с Леркой все было в порядке. Даже лучший друг Сереги Петька не мог внести определенности. Точно знали, что он несколько лет работал на пекинском телевидении, но его контракт закончился года два назад. Где числился дружок впоследствии, ребята не знали.
«Ну, раз такая секретность, то скорее всего завербовали нашего Везуню славные органы!» — смеялась тогда Лерка. Это смахивало на правду. Сергей редко бывал на Родине, судя по подаркам, неплохо зарабатывал. Да и мать его не бедствовала. Но его лицо не мелькало в телевизоре, и фамилия не светилась на первых полосах газет как пишущего журналиста.
— Что такое придворная свита, знаешь? — выкладывая результат своих кулинарных трудов на большое блюдо, спросил Серега.
— Ну, в общих чертах, — осторожно ответила Натка.
— Так вот, я довольно долгое время был придворным журналистом. Освещал визиты великих мира сего в другие государства. Пресс-служба, ясно излагаю? — Натка кивнула, хотя мало что поняла. — Так вот, с тех пор у меня осталось много связей. Поэтому найти тетю Олю было не сложно.
— Почему же ты не возвращаешься в Россию, если все это в прошлом? — раскладывая шипящие куски по тарелкам, спросила Натка.
— Потому, что не к кому возвращаться, — тихо ответил Серега, но Натка его услышала. — Ладно, подруга, о себе я расскажу позже. Давай хряпнем за встречу, и ты договоришь до конца.
Натка согласилась. На столе все из той же сумки материализовалась бутылка хорошей водки и пара высоких рюмок. Под такую прекрасную еду крепкий напиток летел белым лебедем, и все казалось уже не таким обреченным и ужасным. За окном застыла чернильная темнота, и через приоткрытое окно вырывался наружу сигаретный дым, впуская в прокуренную кухню свежесть зимней ночи.
— Не дрейфь, подруга, — разливая еще по одной, сказал Серега. — Все будет хорошо. Не тот человек Валерия Пересветова, чтобы сдаться. Очнется, дай срок. Жаль только, что замочили, судя по всему, братки Радьку.
— Ах, тебе его жаль? — пьяно удивилась Натка.
— Только потому, что они это сделали первыми, — оправдался Сергей, опрокидывая рюмку в рот. Крякнул, отдышался и продолжил: — Я бы эту гадину своими бы руками задушил. Разыскал и уничтожил. — Он скрипнул зубами. — Господи, ну как же так, Натка? Что за судьба у Лерки? Это же ад, а не жизнь!
Он уронил голову на руки, и Натка увидела, что его большие плечи затряслись.
— Ладно, Везунь, чего ты, дуралей! Вот вы какие мужики. Слабый пол! — Она обняла его, прижав вихрастую голову в себе.
— Натка, ну почему, почему у меня не было денег на операцию Сони! — сквозь сухие слезы пробубнил пьяный Сергей. — Ведь я сам! Сам разыскал его и привез к ней домой! Ты помнишь, на Новый год! Все, все было бы по-другому! И моя жизнь не была бы такой бессмысленной и дурацкой! Это я, я во всем виноват!
— Серега, ну что ты, успокойся! — Она гладила его плечи, шею, щеки, не могла остановиться. — Чушь говоришь!
Он вскинул голову, и его воспаленные глаза оказались так близко. Они на секунду замерли. Стало так тихо, будто время остановилось, только мерно капала вода из плохо закрытого крана. Натка впилась в его губы, и он неистово ответил на ее поцелуй, словно хотел передать ей всю свою боль и отчаяние, одновременно выпив ее усталость и беспомощность.
— Натка, я должен сказать... — Сергей с видимым усилием оторвался от ее губ.
— Нет, нет... — лаская его шею, прошептала она. — Ничего не говори, ничего не хочу знать. Я устала, я так устала...
Они любили друг друга с такой страстью, с такой бешеной отдачей, словно ждали этого многие годы. Так казалось Натке, когда она снова и снова взлетала на вершину наслаждения.
Никогда, ни с кем ни до, ни после этих двух дней абсолютного, неповторимого, необъяснимого блаженства не было Наталье Баскаковой так хорошо и спокойно. Так органично и так до боли отчаянно. Всей своей кожей, все женской сущностью Натка понимала, что будущего у них нет, его не изменить, не исправить. Она не знала причины, даже не пыталась понять, отчего ей так невыносим конец его двухдневного пребывания. Они почти не говорили, повинуясь какому-то молчаливому соглашению ничего не обсуждать — ни прошлого, ни будущего, ни настоящего. «Важно, что здесь и сейчас, а после разберемся», — так любила говорить Лерка. И Натка наслаждалась этим «сейчас» двое суток, забросив работу и отключив все телефоны.
Но всему хорошему приходит конец.
Сергей вышел на кухню, и они сели попить кофе перед выходом. Он был гладко выбрит, серьезен и как-то по-особенному собран.
— Нат, я должен объяснить... — Он прямо посмотрел ей в глаза.
— Не надо! — Она коснулась его губ. — Все в порядке, парень. Что было, то только мое.
— Тогда краткая справка из моей жизни. Я женат, у меня двое детей, девчонки-близняшки двух лет. Живу в Германии, работаю на местном телевидении. Получаю приличное жалованье и имею все блага, какие только возможны у преуспевающего иммигранта.
— Ты счастлив?
— Нет. — Сергей ответил сразу, даже не задумываясь.
Натка молчала. Почему-то сообщение о супружестве Сереги никак ее не тронуло. Странно, по идее именно это должно было поставить все точки над i. Возможно, именно это и являлось объяснением какой-то безысходности их сумасшествия. Но нет, ничто не дрогнуло.
— Ты не спросишь, почему? — Сергей не прятал глаза, все так же прямо глядя на нее.
— А надо?
— Ты же мой друг, забыла? — усмехнулся Он.
— Нет, я никогда этого не забывала.
Чувство необъяснимого беспокойства, какой-то назойливо мешающей тревоги захлестнуло Натку с головой. Предчувствие того, что если она сейчас узнает, почему Серега несчастлив, что-то сломается. Что-то хрупкое и драгоценное, что никак не должно рушиться. Просто не имеет права. Но Натка видела, что он ждет. Ждет ее короткого вопроса. Именно потому, что доверяет. Другу, товарищу, близкому человеку. Она собрала все, что осталось от ее воли, и четко произнесла:
— Почему?
— Потому, что я бегу от себя. А бегу, потому что всю жизнь люблю Лерку.
Хо-о-п! Живот скрутило, сердце подпрыгнуло и ударило в гортань. Ну, вот и все! Вот оно то, что не отпускало, не давало полностью расслабиться и забыться в этом иллюзорном мире, где они принадлежат друг другу. Не жена и не дети являлись препятствием между их душами и телами, а верная, добрая, родная, единственная на всем белом свете подруга! Лерка, та самая Лерка, из-за которой она не спит ночами, улаживает ее проблемы, возится с ее многочисленными родственниками. И эта самая Лерка крадет единственное, что хотя бы мысленно могло принадлежать ей. Значит, эти двое суток он любил не ее, Наталью Баскакову. Натка была просто как олицетворение Леры, как человек, который настолько ей близок, что на мгновение могло показаться, что на месте Натки другая, любимая и неповторимая. Чувство жгучей обиды захлестнуло Натку. Так было в детстве, когда обидно до злых слез. Натке казалось, что она взрослая, современная женщина, лишенная всяких предрассудков. Но нет, она такая, как все — из кожи и плоти, с душой и сердцем. И эти душа и сердце в данный момент возненавидели и Серегу и Леру.
