Да откуда же ей знать, где была, и не видела, почитай, ничего, глаза от плача совсем запухли, и темень вокруг, развалюхи какие-то… Звонила? Ясное дело, как одну оставили, сразу со своей трубки и позвонила, да один из них ворвался и копытами своими сотовый растоптал. Что дальше было — не помнит, сущий ад, она вся в крови, наверное, без памяти-то и рухнула, а когда очнулась, вся голова бинтами замотана. Кричала, чтобы пить дали, так они ее пивом напоили, а рот потом заткнули, но она все равно вырывалась, а еще помнит, что один раз телефон дали. Чтобы сказала, что живая, а где же она живая? И что врет им в глаза, говорили, а она женщина честная, и за что на нее такая напасть, за чьи грехи, а все стерва-невестка, давно и след ее простыл, а ведь твердила сыну, чтоб не женился! Всего и добра, что здоровые дети, не выродки какие, только родить-то и смогла, а в остальном всем головы, сука, задурила! Они-то, ироды, думали, что она это она, не иначе как тронулись, где же тут смысл?
Точно такой же вопрос задавали себе и следователи. Из рыданий, стенаний, плача и жалоб удалось отжать хоть какую-то конкретику, но вот внешность двоих иродов, они же черти, все время претерпевала изменения: тот, что был с бородой и рогами, вдруг резко потерял всю растительность на подбородке и прочие украшения, а второй, отличавшийся ранее длинными черными патлами и странной шапочкой, оказался неожиданно совершенно лысым. Может, вообще их было четверо?
А что с ухом?
Вопрос об ухе снова привел к изгнанию из кабинета госпожой психологом следственной группы, ибо все имеет свои границы, и мучить и без того измученного человека непозволительно, такие непрофессиональные действия могут привести к трагическим последствиям. Профессиональный да и жизненный опыт подсказывал Лонцкому, что что-то тут не так и у жертвы явно нетипичные взаимоотношения с собственным ухом, но он предпочел не спорить с мифологической красавицей, а попытаться привлечь ее в союзники.
В связи с чем, отведя прекрасную пани психолога в сторонку, наш инспектор продал ей под большим секретом парочку служебных тайн. Способ подействовал, хоть та и притворялась, что это ее не касается. Полицейский тоже человек, в придачу еще и мужчина, а в последнее время среди оперов прямо-таки урожай на симпатичных, особенно из тех, что с высшим образованием. А у первейшей красавицы есть глаза и обычно неплохо развито чувство эстетики. Пани доктор Юнона не являлась печальным исключением и дала согласие на две незначительные мелочи, разумеется, без ущерба для здоровья потерпевшей. А именно: выяснить, что же там было с этим несчастным ухом, и склонить жертву согласиться на опознание похитителей.
Этим пока успехи следствия и ограничились, но Лонцкий не терял надежды.
Баул делился знаниями все охотнее, явно изменив свое отношение к сотрудничеству со следствием. Фамилия Лохмача была ему неизвестна, как и настоящее имя. Лохмач — и точка, где живет. — тоже без понятия. Это Лохмач на него всегда выходил, а не он на Лохмача. Трубки и тачки у Лохмача, по его, Баулову, мнению, всегда были краденые, угонял ненадолго, а потом оставлял на видном месте и в отличном состоянии. Местоположение видеосалона описал с дорогой душой…
— В последний момент ухватили, — недовольно скривился Беляк. — Перед самым закрытием, а то у этого громилы недоразвитого провалы в памяти, вишь ли, были. Работник салона далее не пытался юлить, пораскинул мозгами и опознал физиономию с портрета, правда, на все сто не ручался. Захаживает к ним один тип, достаточно регулярно, раза два в три месяца уже несколько лет, берет по десять кассет, теперь и DVD, никакой порнографии или прочих извращений, а самый что ни на есть приличный мордобой, то бишь боевики.
— А фамилию назвал?
— Может, когда и называл, а может, хозяйский знакомый. И вообще они фамилий не записывают…
— Что, по десять кассет просто так, за красивые глаза дают? — не поверила я.
— Зачем? — под залог. Фиксируют номера кассет, количество, когда взяли, когда вернут, и сумму, остальное их не интересует. Очень даже неплохо придумано. Залог всегда на стоимость одной кассеты больше, чем сумма взятых, поэтому даже если кто и не вернет, считай — купил дороже, а они не внакладе. Бухгалтерия прозрачная, так что и налоговой тут делать нечего.
— А у хозяина уже были? — вежливо поинтересовалась Аня.
— Конечно. Только его дома не застали, не сбежал, какие-то семейные заморочки, вместе с детьми уехали. Детей двое, сведения от соседа, гулял с собакой, от этих собак сплошная польза. Завтра утром его достанем, но если с клиентом не знаком — опять облом.
Аня чувствовала, что это не все.
— Баул еще что-то рассказал? Наверное, о Лохмаче?
Беляк одобрительно кивнул.
— То, что он думает о Лохмаче, не обязательно соответствует действительности, но может пригодиться. Лохмач поначалу смурной какой-то был, потом все кривился и ругался себе под нос, а под конец и вовсе окрысился. Ну, и пробухтел, что сколько можно ждать, что такой простой видал он в… гробу, что запретили даже пальцем шевельнуть, за лоха держат, а ему жить на что-то надо. И нечего всякому рыжему чистильщику им командовать.
— Рыжему чему?
— Чистильщику. Так Лохмач сказал. На вопрос, кличка ли это, Баул точно ответить не смог и даже не помнил, сколько раз это имя слышал, один или два. Так что скорее всего это частное, так сказать, эмоциональное определение, придуманное самим Лохмачом, и основывать на нем поиск вряд ли разумно. Отзывался же Лохмач о своем шефе по-разному, чаще плохо, но уважительно. Кто он — Баул без понятия, может и тот с портрета быть, может и совсем другой. Но что шеф точно имеется, в этом Баул уверен, как и в том, что боится Лохмач этого шефа, как чумы, свиного гриппа и сифилиса. У шефа-то он всего и набрался, и теперь они могут сами попробовать, а не ждать до морковкина заговенья, он и Баула научил, как надо. Вежливо так, аккуратно, все по-тихому, как эти… личные данные, а вот если ментам стуканут и бабки зажмут — получат несчастный случай, Лохмач знает, собаку на этом съел. Есть у него баба на примете, давно на нее виды имеет, при деньгах. Телефон и адрес надыбал, как Баул уже рассказывал. Так это выглядит в кратком изложении и, по возможности, с учетом языковых норм.
И правда, все вышесказанное Беляк излагал не по памяти, а зачитывал из своего блокнота, испещренного таинственными сокращениями. Я вздохнула с искренним сожалением:
— А жаль! Я бы с удовольствием послушала в оригинале.
— Охотно верю, но вряд ли бы у меня получилось. Пришлось бы шмыгать носом, цыкать зубом, заикаться, повторяться, нечленораздельно бормотать… Короче, первая фаза прошла как по маслу. У магазина никто ничего не заметил, а вот дальше — сплошной облом. Баба спокойно не сидела, а металась, как вошь на гребенке, вопить пыталась, пришлось Баулу ей хайло-то заткнуть, ну, выглядел он, может, и не ахти, бородища, что у лешего, жесткий парик дыборем, испугалась, похоже… Потом оказалось, что Лохмач всего не продумал, и начались всякие накладки. С телефонами ус… ус…
— Усрались, — любезно подсказала я.
