— Ты же не боишься Фила? — осведомился он.
— Конечно, нет.
На протяжении последних нескольких дней я больше, чем обычно, старалась избегать Фила. В понедельник Мэтт позвонил Аллегре и сказал, что на премьере «Петь может каждый» ему нужна пара рекламных деятелей, которых неплохо бы пригласить, но Вивьен отклонила его просьбу. Я подслушивала, и тут Мэтт принялся рассказывать Аллегре о странной сцене, которую он наблюдал на борту самолета Фила по дороге из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк.
— Ты же знаешь — он дымит как паровоз, и в таком крохотном самолете от этого никуда не спрятаться. А его, понятно, не очень-то попросишь прекратить. — Далее Мэтт сказал, что на середине полета служитель принес Филу полгаллона ванильного мороженого и ложку. Фил продолжал курить, пока ел, а когда мороженое ему надоело, он начал стряхивать туда пепел, а потом и втыкать окурки.
Аллегра, верная кодексу, хранила молчание.
— Аллегра? — позвал Мэтт, чтобы убедиться, что она на связи.
— Продолжай.
— Следующим номером он стянул ботинки и носки, вынул ножницы и начал стричь ногти, а обрезки летели в пепельное мороженое. Все, что мне оставалось, так это не сблевать.
Аллегра в ответ уведомила Мэтта, что его рекламщики могут прийти на премьеру, но в одиночестве, без права на гостей.
Мне стало так пакостно, что пришлось отключиться и немедленно отправиться к Роберту, чтобы изгнать эту мерзкую картинку, но это помогло лишь отчасти. Я боялась, что лет пять не смогу смотреть на мороженое.
Я сказала Эллиоту, что погляжу, что можно сделать, и направилась к логову Фила. Две его помощницы, подобно сторожевым псам, расположились между входом в комнату для очень важных гостей и его персональным столом, чтобы отгонять чужаков. Я подошла к Сабрине и спросила, нельзя ли привести Эллиота. Ответ оказался положительным, но был лимит: три минуты.
Когда я начала представлять их друг другу, Фил перебил меня и гавкнул:
— Мне не нужно говорить, кто такой Эллиот Солник. Садись, Эллиот. Спасибо, что пришел. — На меня он не посмотрел, но махнул рукой в мою сторону. — Можете нас оставить, — проворчал он. — Ну, как тебе Франческа, Эллиот? Цыпуля, правда? — Оба, едва я начала отступать, захихикали, как грязные старикашки. — Но если серьезно — девочка большой талант, маленькая Одри Хепберн. В ней есть что-то, что так и прет с экрана, — он потянулся и ухватил Эллиота за плечо, — прямо к тебе на колени. — Снова ржачка. Я отошла к стене, откуда можно было наблюдать за Филом и Эллиотом, не слыша их слов.
С моего поста возле входа в танцевальный зал виден был Роберт, приставленный к Синди Адамс и поглощенный беседой с Мермельштейнами, тогда как Франческа общалась с Синди, которая, как мне было видно отсюда, надела свои маленькие очки, чтобы лучше рассмотреть волшебные туфли Франчески. Праздник был в самом разгаре. Людские потоки и водовороты, сопровождаемые негромкой игрой струнного квартета, напоминали танец, в котором люди болтали, менялись партнерами, восхищались нарядами друг друга и вновь приступали к сложным фигурам. Казалось, что всем было хорошо, но я знала, что по-настоящему все расслабятся только тогда, когда из дома удалится последний представитель прессы.
Наконец голос в моем головном телефоне оповестил меня, что момент настал. Я помахала Сабрине и показала на часы, она тут же наклонилась к Филу и что-то ему прошептала. Фил и Эллиот обменялись рукопожатием, и я пошла предъявить права на моего репортера.
— Эллиот, мне жаль, но время вышло.
— Я посижу до конца. — Он разинул рот и прикрыл его руками в притворном ужасе. — Шутка, Карен. Я знаю порядок. Я вывела его из особняка и, следуя предосторожности Роберта, медленно довела до угла. Стоял чудесный вечер, горели настоящие звезды. Ночной сентябрьский воздух бодрил и раскрепощал, и я вспомнила, что после того, как Эллиот будет «выпровожен» с вечеринки, я буду свободна. Я раздумывала, как бы ему об этом сказать, когда он положил руку мне на плечо и улыбнулся:
— Спасибо, Карен. Мне надо бежать.
Меня захлестнула волна разочарования. Я надеялась хотя бы выпить с ним, а теперь осталась официальной ханжой и стервой не у дел. А он уже нашел такси и залезал внутрь. Я уже вновь зажглась надеждой, когда он подался ко мне, как будто забыл о чем-то спросить.
— Карен! Тебе что — нужно проверить, что я и дверцу захлопнул? — Он засмеялся, захлопнул дверцу, и такси уехало.
Я привалилась к автобусной остановке, разглядывая витрины крохотных бутиков Мэдисон-авеню, одновременно силясь понять, почему Эллиот держался так отчужденно. Я понимала, что трудно сохранить привлекательность в комнате, битком набитой знаменитостями, но Эллиот наверняка это понимал — он занимался своим делом годами. Прервав цепочку моих мыслей, рядом материализовался Роберт и попросил сигарету. Он закурил и глубоко затянулся, качаясь на каблуках.
— Это было великолепно, Карен. Ты довела Эллиота Солника до такси. Мне придется взять это на вооружение.
Я мрачно ответила:
— Я рассчитывала на другое.
— Тяжелый вечер? — спросил он. Я кивнула, и он предложил заглянуть в ближайший бар, но я ответила, что лучше пойду домой. Он сел в такси, а я осталась стоять, пытаясь разобраться, чем же таким ухитрилась отпугнуть Эллиота.
— Привет. — Я вздрогнула при звуке голоса, донесшегося из тени позади меня.
— Привет, — ответила я, присматриваясь и стараясь разглядеть, кто это. Полночь есть полночь, даже в ее самом урезанном варианте, и я чувствовала себя несколько неуютно. Из темноты появилась фигура. При свете огней я узнала человека с красного ковра в Лос-Анджелесе.
— Разрази меня гром, если это не моя голливудская подружка, — медленно проговорил он, и что-то в его поведении было мне неприятно. Он выглядел в точности так же — я была совершенно уверена, даже измятый костюм на нем был тот же, что и много месяцев назад.
— Вы… вы… Джордж… то есть мистер Хенретти? — спросила я, заикаясь.
— С чего же вы это взяли?
— Простая догадка.
— Не рассказывайте сказки — Фил и Тони наверняка раздали вам всем мои фотографии. Враг номер один, — сказал он с горечью.
— Не угадали, — ответила я. — У меня нет фотографии. На самом деле они мало о вас говорят.
— Потому что не считают меня опасным, — сказал он и крепко сжал губы. Его руки дрожали чуть меньше, чем в прошлый раз. — Скажите мне правду: они твердят, что я пьянь, конченый человек, больше не могу писать и все такое?
Я будто приросла к месту.
— Для меня в этом нет ничего нового. Можете говорить спокойно.
Я чуть заметно кивнула — один раз.
Он вздохнул, и весь его гнев улетучился, сменившись очевидной печалью. Он стоял с опущенной головой и поникшими плечами.
— Мистер Хенретти? С вами все в порядке? — Он выглядел почти больным.
