Морозов был невероятный жулик, директор большого гастронома, пристрастившийся обманывать запросто любого потому, что иначе жизнь представлялась ему пресной и тягостной. Кроме того, он считал всех без исключения полнейшими идиотами. Недоспасов подозревал, что и его в том числе.
— Молодец! — В голосе тещи прозвучала настоящая гордость за своего зятя и преемника. — Я знала, кого давать ему в адвокаты!
— Вы меня не накормите? — жалобно попросил Борис. — Я очень устал…
— Наташа! — Голос тещи окреп окончательно. — Вставай, наконец, умойся и согрей мужу ужин! Борис прав: лучше все обсудить утром.
На следующий день Наташа поведала лениво валяющемуся на тахте Недоспасову, что врач был категоричен, ультимативен и никаких надежд ей не оставил. Вникать в медицинские тонкости Борис разумно не стал.
— Подождем, — сказал он. — Полгода — не срок! Обычно дают год… — И засмеялся.
Наташа снова обиделась, но промолчала.
Через год ничего не изменилось. Не произошло ничего нового и через полтора. И тогда Наташа завела речь о приемном ребенке…
Лилия Ивановна и Борис выступили единодушно против. Тесть привычно отмалчивался, забившись в темный уголок.
— Это очень трудно — по-настоящему полюбить чужого ребенка! — заявила по-своему мудрая теща.
— В детских домах дети неизвестно от каких родителей! — резко отозвался Борис. — Дурная наследственность слишком вероятна! У нас в стране девять из десяти сирот — дети алкоголиков, многие с врожденными уродствами. Я это очень хорошо знаю. Почти все малыши, которых усыновляют иностранцы, — с отягощенной наследственностью и задержкой развития, и не менее десяти процентов из них — инвалиды.
Он уже начал понемногу налаживать, раскручивать свой новый бизнес и исследовал состояние сиротского здоровья и дел в России.
— Но можно ведь все проверить! — настаивала Наташа.
Ей мучительно хотелось услышать слово «мама», обращенное именно к ней.
— Доскональная и достоверная проверка невозможна! Это очень трудно! — убеждал жену Борис. — Наташа, возьми себя в руки! Успокойся! Люди живут и без детей. Что же делать, если такая судьба! Так получилось…
Но Наташу такая судьба не устраивала, и мириться с ней она не желала. Тогда пришлось сдаться. Борис плюнул на все, махнул рукой и обреченно позвонил по одному давно хорошо ему знакомому телефону. Трубку сняла Марина.
— Здравствуй, доктор! — буднично произнес Борис. — Не скучала?
— Было много дел, — лаконично прозвучало в ответ. — Заедешь?
Он приехал около девяти вечера, после очередного судебного процесса, конечно, победного для блестящего адвоката Недоспасова. Вот теперь он спасал многих… Только лучше бы ему этого никогда не делать…
— Маринка… — Он прямо в дверях прижался к ней. — Мариша… Ты для меня как последняя зеленая ветка осенью…
— Адвокат, что это ты вдруг заговорил так поэтически? — удивилась Марина, слегка отстранилась и пропустила его в квартиру. — Переутомился со своими воришками и насильниками?
— Нет, — хмыкнул Борис, раздеваясь. — Я двужильный, несмотря на протез. Просто, когда я тебя долго не вижу, начинаю тосковать. Мне словно чего-то не хватает… И это «чего-то» — именно ты. Одна ты…
Он расстегнул рубашку и снял брюки. Отстегнул протез.
— Иди сюда…
Марина подошла, словно нехотя, делая ему одолжение. Но она всегда вела себя именно так. И это еще ни о чем не говорило.
— Мариша… — пробормотал он. — Если бы не ты… Я даже не знаю, как бы я жил… После всего…
— После чего? — попыталась уточнить доктор.
Борис оторвался от нее на мгновение и засмеялся. По-настоящему допросить великого адвоката до сих пор не удалось никому, даже ей.
— После всего! Обобщающее слово «все»! Всеоблемъющее! Мариша… Есть минуты, когда слова становятся опасными, как хулиганы в темной подворотне. Мне бы хотелось все бросить и уйти к тебе… — В такие мгновения он полностью верил в то, что говорил, и был абсолютно честен. А себе вообще казался образцом искренности. — Но ты меня не хочешь принять навсегда!.. Я тебя устраиваю лишь как приходящий мужик… Почему, Мариша?..
Доктор загадочно молчала, не желая вдаваться в подробности своих решений и мнений.
Через два часа он сидел на кухне и пил под ласковым присмотром Марины чай с домашним печеньем.
— Вкусно! — похвалил он. — Ты знаешь, сколько зависит от того, как тебя угощают?
Марина явно этого не знала.
— Однажды, — начал свой рассказ Борис, — у меня болело горло, а наша начальница, ну, ты знаешь, Наташкина мамашка, но еще не моя теща, принесла в консультацию несколько тортов-мороженых. Решила нас всех угостить. Может, праздник какой отмечали, я не помню… А может, просто так. Она вообще обожает мороженое, лопает его пачками зимой и летом. Отказаться было неудобно, ну просто ни под каким видом, я тогда заискивал перед ней, лебезил… И я подумал: если она угощает меня по-доброму, от всего сердца, горлу хуже не будет. И съел здоровенный кусок торта. И что ты думаешь? Горло прошло…
Марина усмехнулась:
— Сила внушения.
— Наверное. Но через некоторое время один клиент — я ему выиграл тяжелый процесс — принес в консультацию торт и пригласил меня в ресторан. Торт назывался «Киевский». И стоил мне сломанного зуба. Ползуба завязло и осталось навсегда в креме того памятного тортика.
Марина расхохоталась.
— И я понял, что все зависит от того, с каким чувством и настроением тебя угощают и потчуют. Мариша, мне нужен ребенок…
Она опять засмеялась.
— Слишком резкий переход! Предлагаешь мне родить от тебя? Фигушки! Во-первых, я тебе не слишком доверяю, уж прости, великий адвокат! Ты не надежен. Тем более в роли папаши. А во-вторых, у меня пока другие планы. Так что прости во второй раз…
— Ты меня не совсем верно поняла, — пробурчал Борис, обозлившись на ее откровенность.
И рассказал обо всем: о Наташе, неспособной рожать и тоскующей по ребенку, о детдомах, которым он справедливо не доверял, о своем безвыходном положении…
— Мне жаль твою толстую Наташку, — вздохнула, внимательно выслушав его, Марина. — Но ей придется побыть у нас в клинике, пока я подберу подходящего ребятенка. Соседям по подъезду скажете, что она лежит на сохранении. С ее габаритами твоя законная половина запросто сойдет за беременную. Месяце эдак на шестом. Выйдет уже с готовым дитем. Просто, выгодно, удобно…
Борис вспомнил, как они с Натальей ездили летом отдыхать в Новый Афон. Пока он плавал — а плавал он отлично, — она сидела на берегу и тщательно протирала и смазывала его протез. Любовь, думали все вокруг и начинали грустно размышлять о своей личной и, вероятно, что бывает чаще всего, не слишком состоявшейся любви.
