Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 94
Он замолчал. Хотя Люк говорил безэмоционально, София почувствовала, что ее собственное сердце бешено заколотилось, как только она попыталась вообразить себе последствия неудачной скачки.
– Моя мать… поступила так, как поступило бы большинство матерей. Она сделала все, чтобы обеспечить мне наилучшее лечение. Но я обходился без страховки – ковбоям никто ее не дает, потому что это слишком опасное занятие. По крайней мере раньше было так. Устроители турне обеспечивают минимальную компенсацию – разумеется, денег не хватило бы, чтобы покрыть расходы на лечение. Поэтому маме пришлось заложить ранчо. – Люк замолчал, вдруг сделавшись старше своих лет. – Не на лучших условиях. И в следующем году процент еще возрастет. А доходы у нас недостаточно большие. Мы и сейчас-то едва справляемся. Мама использовала все возможности, чтобы заработать чуть больше, но ничего не получилось. Мы не сдвинулись с мертвой точки.
– И что же дальше?
– Ну, придется продать ранчо. Или в конце концов его отберет банк. А мама не знает иной жизни, кроме как на ранчо. Она родилась там и создала наше семейное дело с нуля… – Люк выдохнул, прежде чем продолжить: – Ей пятьдесят пять. Что она будет делать? Чем займется? Я-то молод, я могу податься куда угодно. А каково маме все потерять? Из-за меня. Я не имею права ее подвести. Ни за что.
– Поэтому ты снова начал выступать, – закончила София.
– Да, – признал Люк. – Выигрышей хватает для уплаты процентов, и через пару лет, если повезет, наш долг наконец покроется. Тогда мы уж как-нибудь справимся.
София подтянула колени к груди.
– Почему твоя мать не хочет, чтобы ты выступал?
Люк, казалось, тщательно подбирал слова.
– Она боится, что я опять покалечусь. А какой у меня выбор? Я сам не хочу выступать… после больницы все стало по-другому. Но я не знаю, чем еще заняться. Без этих денег мы в лучшем случае продержимся до июня, максимум до июля. А потом…
Заслышав боль и гнев в голосе Люка, София почувствовала, как у нее замерло сердце.
– Может быть, вы еще купите пастбище, которого вам не хватает.
– Может быть, – ответил он, но без особой уверенности. – В общем, вот какие дела сейчас на ранчо. Не все так безоблачно. В частности, поэтому я хотел приехать с тобой сюда. Чтобы не думать обо всем этом. Не беспокоиться. Я сейчас думаю только о тебе и о том, как я рад, что мы вместе.
Как Люк и предсказывал, одна из лошадей в стойле заржала. В комнате стало прохладней – свежий горный воздух сочился сквозь окна и стены.
– Пойду-ка я гляну, как там ужин, – сказал Люк. – Не то сгорит.
София неохотно выпустила его из объятий. Он так искренне и явно признавал свою вину в том, что поставил под угрозу существование ранчо, что она невольно поднялась с кушетки и последовала за ним. София хотела показать Люку, что сочувствует ему – исключительно по собственной воле, а не потому что он нуждался в сочувствии. Любовь изменила все, и София хотела, чтобы он это понял.
Он помешивал чили на сковородке, когда София встала позади него и обвила руками талию. Люк выпрямился, и девушка прижалась крепче на мгновение, прежде чем отступить. Люк обернулся и притянул ее к себе. Их тела соприкоснулись, и долгое время они просто стояли, держа друг друга в объятиях.
С Люком было так приятно. София чувствовала биение сердца и слышала негромкое дыхание. Она уткнулась лицом ему в шею, вдыхая запах тела, и желание охватило девушку с непреодолимой силой. София медленно поцеловала Люка, и он задышал отрывистей.
– Я люблю тебя, – прошептал он.
– Я тоже тебя люблю, – ответила она, когда Люк склонился к ней. Они слились в поцелуе, и единственной мыслью Софии было: пусть это длится вечно. Поначалу нерешительные, их поцелуи становились все более страстными, и когда девушка подняла глаза, то испытала еще больший прилив страсти. Она хотела его сильнее, чем кого-либо, и, поцеловав Люка еще раз, София потянулась и щелкнула выключателем, а затем, не отрывая взгляда, взяла любимого за руку и повела в спальню.
Глава 17
Айра
Опять вечер, и я по-прежнему в машине. Заключенный в кокон тишины, погребенный под холодной белой пеленой, лишенный возможности двигаться.
Я провел в ловушке больше суток. В моем возрасте и состоянии это уже повод для гордости. Но я слабею. Реальны только боль и жажда. Тело отказывает, и кое-как удается лишь держать глаза открытыми. Веки словно свинцовые, опускаются, и в душе я всякий раз сомневаюсь, что мне удастся снова поднять их. Я смотрю на Рут и удивляюсь, отчего она молчит. Жена не смотрит на меня. Я вижу ее в профиль. Каждый раз, когда я моргаю, она меняется. Становится то молодой, то старой, то опять молодой. Интересно, о чем Рут думает при каждом преображении?
Признаю, как бы я ее ни любил, Рут всегда оставалась для меня загадкой. По утрам, когда мы сидели за столом, я порой замечал, как она смотрела в окно, и в те минуты вид у Рут был точно такой же, как сейчас. Я частенько прослеживал взгляд жены, и мы сидели в молчании, наблюдая за птицами, которые перелетали с ветки на ветку, или за облаками, медленно менявшими форму. Иногда я смотрел на Рут, пытаясь отгадать ее мысли, но она лишь слегка улыбалась в ответ, продолжая держать меня в неведении.
Я не возражал. Мне нравилась таинственная атмосфера, которую жена привносила в мою жизнь. Нравилось время от времени замолкать, потому что это было приятное молчание, полное любви и умиротворения. Я часто задумывался, насколько мы уникальны. Или, может быть, все пары живут именно так? Я бы огорчился, узнав, что мы – исключение. Но я прожил достаточно долго, чтобы понять: нам с Рут необыкновенно повезло.
Она продолжает молчать. Наверное, тоже вспоминает минувшие дни.
Когда мы вернулись из свадебного путешествия, то принялись строить совместную жизнь. Родители Рут уже переехали в Дарем, и мы жили у моих стариков, пока подыскивали себе дом. Хотя в Гринсборо возникло множество новых кварталов, мы с Рут хотели что-нибудь особенное. Большую часть времени мы осматривали дома в историческом центре, и именно там нашли особнячок, выстроенный в 1886 году, с большим фронтоном, круглой башенкой и двумя крылечками. Сначала я подумал, что он слишком велик и в нем гораздо больше места, чем нам нужно. Еще дом отчаянно нуждался в ремонте. Но Рут пришла в восторг от лепных карнизов и всего остального. Я любил ее, поэтому, когда она сказала, что предоставляет решение мне, я купил дом на следующий же день.
Пока готовились документы – нам предстояло въехать через месяц, – я вернулся к работе в магазине, а Рут с головой ушла в преподавание. Признаю, я за нее волновался. В сельской школе, куда она поступила, преимущественно учились дети, росшие на фермах. Больше половины учеников жили в домах без всяких удобств, многие день за днем носили одну и ту же одежду. В первый день двое пришли на занятия босиком. Лишь немногих интересовала учеба, а некоторые были элементарно неграмотны. С такой нищетой Рут никогда раньше не сталкивалась – нищетой не материальной, а духовной. Первые несколько месяцев жена возвращалась домой в страшном изнеможении – я никогда ее такой не видел, ни раньше, ни потом. Даже в хорошей школе учителю нужны время и опыт, чтобы выработать план действий и приспособиться, и я часто видел, как Рут сидела допоздна за маленьким столом на кухне, придумывая все новые способы увлечь учеников.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 94
