– Нет. Думаю, нет. Мне нужно было дать им повесить невинного мальчика.
– Я не про это, и ты прекрасно меня понимаешь, – сердито возразила она.
– Он сделал бы это. И вы стояли бы рядом и смотрели, как это происходит. Извини меня, Роури. Но шрамы у меня на спине – это сувенир от «Округа Си», а не клеймо.
Роури села, прижав простыню к груди.
– Что ты имеешь в виду? У меня клеймо? Ты знал, кто я, когда вел меня под венец.
– Да, но я женился на тебе и не хочу, чтобы между нами в кровати каждую ночь был еще и Ти Джей Коллахен.
– А я, когда выходила за тебя замуж, не собиралась каждую ночь спать одна, – выкрикнула Роури.
– Но ты же знала, что выходишь замуж за врача.
– Видишь ли, я тоже не хочу, чтобы твои пациенты были в нашей кровати.
– Я несу ответственность перед моими пациентами, Роури.
Она резко повернула голову и посмотрела ему в лицо.
– А я ответственна перед моим отцом. Томас замолчал. Он понимал, что любой спор можно уладить, ведя его спокойно и разумно. Но в случае с Коллахеном этого было недостаточно. Роури всегда останется преданной своему отцу, и споры по этому поводу будут возникать еще не раз.
– Я понял, в чем дело. Что бы я ни говорил, для тебя главным всегда останется твоя ответственность перед отцом. А твой папа прав всегда, не так ли? Маленькая доченька своего папочки будет преданной только своему папочке.
– Ну, это несправедливо. Я вижу его недостатки, но это действительно мой отец. Что бы он ни говорил по поводу моего замужества, это говорит его уязвленная гордость из-за того, что он потерял дочь. Я думала, ты когда-нибудь это поймешь. Но ты даже не хочешь попытаться.
– Понять человека, который убил безоружного мальчика и хотел повесить еще одного?
– Когда ты живешь на ранчо, там другие законы, и они позволили остаться ему в живых. Сейчас в этих краях все меняется, изменится и он.
– Нет, Роури, ты обманываешь сама себя. Твой отец не изменится никогда.
– Ну тогда пожалей его и не осуждай. Ты же терпим к другим. Или все твое сострадание и понимание относится только к пациентам? Доктор Томас Грэхем знает все, лечит все. Отправляет к чертям только свою жену и ее отца.
Томас поднялся и обнял ее за плечи.
– Но ты сама так не думаешь, верно? Я же тебя люблю. Твои желания для меня важнее всего на свете. Но я давал клятву сделать все, чтобы спасать человеческие жизни.
– Прямо как Бог, – ядовито вставила она. И тут же заметила по его глазам, что удар попал в цель.
– Думай как хочешь, Роури. Ты всегда жила своим умом. И никто тебе в этом не мешает. Но если тебе не нравится, что я стараюсь спасти чужие жизни, то неужели нравится, что твой отец хочет отнять их у других?
Их прервал стук в дверь. Быстро натянув брюки, Томас поспешил в приемную и увидел женщину с искаженным от страха лицом. Она держала на руках ребенка лет десяти с безвольно болтающимися ручками и ножками – он был без сознания.
– Я миссис О’Трэди. Мой муж работает на железной дороге, и мы живем в палаточном городке. Прошу прощения, что потревожила вас в этот час, но мой сын очень болен. Вы должны мне помочь. Боюсь, что он умирает.
Томас взял мальчика из ее рук и осторожно положил на стол.
– Что с ним, миссис О’Трэди? – спросил он, берясь за стетоскоп.
– Доктор, у него была сильная лихорадка, и он жаловался на боль в боку.
– Приглядите за ним, пока я полностью оденусь, миссис О’Трэди. Я вернусь очень быстро.
– Хорошо, доктор. Да благословит вас Господь, – с надеждой произнесла женщина, стягивая с головы платок.
Томас вернулся в спальню и начал одеваться.
– Извини, Роури. Это очень срочно.
– Я слышала, – ответила она.
– Мы закончим наш разговор, когда я все сделаю.
– Меня здесь не будет, я собираюсь в «Округ Си». Думаю, мой отец нуждается во мне больше, чем ты. Кроме того, я там найду, чем заняться днем и… ночью.
– И когда ты вернешься?
– Не знаю.
Его глаза стали растерянными.
– Роури, у меня сейчас нет времени. Этот мальчик может умереть. Пожалуйста, подожди, и мы обсудим все, как только я закончу.
Она вдруг почувствовала к нему жалость и нежность. Ее глаза смягчились.
– Иди к нему, Томас. Ты его спасешь. Я знаю. – Несколько секунд его умоляющие глаза смотрели в ее, затем он повернулся и покинул комнату.
Пока Томас оперировал мальчика, удаляя ему аппендикс, Роури тихо выскользнула за дверь.
Глава 18
Кин не ошибся, решив, что Рафферти двинулся не на восток, а на запад. Именно в этом направлении вели следы копыт двух лошадей: одной тяжело нагруженной, другой – с более легким всадником. Он был уверен, что это следы лошадей Рафферти и Кэтлин.
В полдень, поднявшись на гору, он увидел вдалеке на равнине две еле различимые фигурки. Его отделяли от них два часа пути, но это при хорошей погоде, сейчас же на небе сгущались тучи, по-видимому, надвигалась буря.
Проскакав милю, Кин вдруг резко остановил лошадь – к следам двух лошадей добавились следы еще четырех. Судя по всему, у Рафферти и Кэтлин появились преследователи.
Еще через несколько миль Кин снова остановился – на земле виднелись конские «яблоки», и разведчик спешился, чтобы разглядеть их. В них не было сена, а это говорило о том, что лошади питались только травой. Сомнений больше не оставалось: за Рафферти и Кэтлин гнались индейцы.
Кин знал, что индейцы выслеживают добычу по следу не хуже его. Не медля ни секунды, он взлетел на Дюка и, пришпорив, перевел его в галоп.
Кэтлин натянула вожжи и, остановив лошадь, спешилась.
– Майкл, моя лошадь захромала. Наверное, с ней что-то случилось.
Майкл Рафферти со злостью развернул свою лошадь и недовольно прорычал:
– Что ты сказала?
– Моя лошадь хромает. – И она наклонилась, чтобы осмотреть колено лошади. Рафферти направился к ней.
– А ну, с дороги, – выкрикнул он, оттолкнув Кэтлин. После беглого осмотра он выпрямился. – Лошадь охромела.
– И как теперь быть, Майкл?
– Заткнись и не мешай мне думать.
– Может, приготовить кофе, раз мы задержались?
– Кофе? Ты что думаешь, я собираюсь торчать здесь, пока лошади не станет лучше? – прорычал он. – Ну-ка, дай посмотреть, что у тебя во вьюке. – И он стал энергично рыться в седельном вьюке ее лошади. Схватив несколько предметов, он впихнул их в свой седельный вьюк. – Не знаю, зачем я взял тебя с собой. Из-за тебя я еле тащусь. – Привязав к сиденью одеяла, он поднялся в седло.
