Дверь в нее уже была широко распахнута, открывая взору обстановку викторианской эпохи. Снова все обновилось и сверкало, стены были оклеены обоями, ковер и занавески казались совсем новенькими, в камине горел огонь. Я не без интереса обнаружила, что место газовых ламп заняли электрические. Припомнив лампочку в коридоре, я предположила, что современный век одержал хотя бы одну маленькую победу над необузданным мистером Таунсендом. У камина стояло кресло, обитое красным бархатом, подлокотники были обтянуты белым материалом. В этом кресле сидела Дженнифер, ее миниатюрные ножки покоились на небольшой обитой красным бархатом скамеечке. Дженни смотрела вдаль.
Я некоторое время наблюдала за ней, думая, не следует ли мне снова заговорить с ней (как непостижимо, что я могу видеть, слышать, чувствовать запах и почти трогать этих людей, но не в состоянии общаться с ними), как вскоре почувствовала, что в спину мне ударила струя холодного воздуха, и краем глаза заметила, что кто-то вошел в комнату. Это была Гарриет.
— Дженни, — произнесла она.
Дженнифер чуть повернула голову и улыбнулась.
— Привет, Гарриет. Пожалуйста, входи.
Но Гарриет, стоявшая рядом со мной, медлила. Я заметила, что ее волосы были кое-как спрятаны под украшенную перьями шляпку, а плащ, наброшенный на плечи и скрывший одежду, висел небрежно. Лицо Гарриет как-то странно посерело, а губы совсем побелели.
— Дженни, — снова промолвила она.
Заметив, что с ней что-то неладно, Дженнифер поднялась.
— Что случилось, Гарриет?
— Я… — Гарриет нерешительно шагнула вперед и качнулась, словно вот-вот упадет в обморок.
— Гарриет! — Дженни бросилась к ней, обняла ее за плечи и повела обезумевшую девушку к креслу. В руках Дженнифер Гарриет казалась тряпичной куклой, она плюхнулась в кресло и позволила снять с себя плащ и шляпку. Ее глаза глядели со странным безразличием, это был ошеломленный взгляд человека, которого потряс страшный удар. Теперь Гарриет показалась гораздо моложе Дженнифер, она бессильно опустилась в кресло, некрасивое лицо странно побледнело, а глаза стали стеклянными. Гарриет шевелила губами, но не вымолвила ни слова.
Дженнифер взяла другое кресло и придвинула его к Гарриет так, что колени обеих соприкоснулись, взяла руки девушки и потерла их.
— Ты простудилась, я это чувствую. Смотри, какая ты ледяная! Гарриет, куда ты ходила в эту погоду?
Обернувшись, Гарриет спросила глухим голосом:
— Дженни, где все? Где мать и отец?
— Отец еще не пришел с завода. Мать пошла к бедной миссис Пембертон, которая прикована к постели. А Джон, ну, я не знаю, где он сейчас. А что случилось?
Гарриет странным, отсутствующим взглядом уставилась на пламя в камине. Она снова шевелила губами, но не могла вымолвить ни слова.
Дженни смотрела на нее с тревогой. Вся комната стала какой-то странной, почти сонной, что случилось частично из-за тишины и мягких теней, но главным образом из-за поведения Гарриет.
— Я ходила к нему… — наконец прошептала она.
— К кому ты ходила, Гарриет?
— Я ходила к нему, как ты и советовала мне сделать.
Гарриет повернула голову и, казалось, сосредоточила взгляд на Дженнифер. Затем она сказала более хриплым голосом:
— Я пошла к Шону и сказала ему, что со мной случилось.
— Что он ответил?
Голос Гарриет был столь же невыразителен, как и ее лицо.
— Шон ответил, что я сама виновата, он тут ни при чем и скоро уезжает.
— Уезжает… — Дженнифер опустилась на спинку кресла. — Шон О'Ханрахан уезжает? Куда?
— Не знаю. Когда я была у него, он уже тогда собирал свой чемодан. Он говорил, что вроде возвращается в Белфаст.
— Но… ты ведь сказала ему о…
— О ребенке? Конечно. Он не на шутку разозлился. Будто я прилегла и тут же сама по себе забеременела. Я напомнила, что он обещал жениться на мне и тому подобное, когда мы ходили в Старое аббатство, о том, что он говорил, будто собирается жениться на мне как можно быстрее. Дженни, это было тогда, а сейчас, видно, у него больше нет повода жениться на мне.
— Ах, Гарриет…
Дженнифер гладила Гарриет, стараясь вдохнуть в нее жизнь. Даже отблески желто-оранжевых языков пламени не могли оживить лицо Гарриет. Оно было мертвенно бледным.
— Гарриет… — снова пробормотала Дженни, всем сердцем сочувствуя обманутой девушке.
Хотя Гарриет было почти столько же лет, около двадцати, она все еще вела себя как ребенок. Однако преподнесенный ей жизнью урок и действительность уже отразились на ее лице.
— А затем я пошла к нему, — снова заговорила она шепотом, уставившись в камин.
— Снова к Шону?
— Я ходила к нему, как ты и советовала мне сделать. Мне не к кому было обращаться. Я не могла сказать отцу, он страшно наказал бы меня. Ты не знаешь, что он сделал со мной, когда обнаружил, что мы с Шоном переписываемся. На этот раз он не просто запер бы меня в платяной шкаф. Он поступил бы со мной гораздо хуже.
— В платяной шкаф…
— Видишь, он и раньше так поступал со мной, — продолжила она слабым бесстрастным голосом. — В наказание он раньше запирал меня в платяной шкаф, и мне стало так плохо, что я боялась того, что меня снова туда запрут. Дженни, я не могла вынести, когда он так поступал со мной. Я, бывало, сидела на корточках в этом темном шкафу, туда даже через щели не проникал ни один луч света. Он поворачивал ключ в замке, и приходилось долго ждать, когда отец откроет дверь и выпустит меня. Было страшно, вдруг он забудет обо мне и я умру. Сперва я громко кричала, затем просто хныкала, молила, скребла дверь. Меня будто заживо похоронили. Он всегда возвращался за мной. Однажды… я так громко выла, что он пришел, схватил меня и избил до смерти, затем снова на всю ночь запер в платяной шкаф. Тогда я думала, что сойду с ума. Дженни, сейчас он поступил бы со мной точно так же, если не хуже. Отец очень требователен и строг. Если бы он узнал об этом, то сказал бы, что я так поступила, чтобы опозорить его. Дженни, ты же знаешь это, ты знаешь, каков он. Ты же видишь, как его боится мать и как Джон повинуется каждому его слову. Джон никогда не хотел оставаться в Уоррингтоне и работать клерком. Но ему пришлось, так как отец потребовал. Только Виктор не подчинился ему…
Гарриет, видно, забыла, что хотела сказать дальше. Дженнифер ласково спросила:
— Дорогая, к кому ты ходила?
— К своему брату. Я подумала, что он сможет помочь. И, похоже… помог… Думаю… он помог…
Будто не осознавая, что делает, Гарриет рассеянно протянула правую руку, закатала рукав и обнажила свою белую кожу. В локтевой впадине расплылось красное пятно, от которого во все стороны расходились фиолетовые полоски.
— Гарриет, что это?
