Валентина Грибова».
Число-то какое? А, в телефоне есть. Вот ведь хитрое животное: лежал мертвый сколько времени, а даты показывает как живой.
Двадцать пятое сентября.
Еще звоночек сделать надо.
– Тамара?
– Ой, Валюша, а я все думаю, звонить, не звонить. Я не знаю, ты как, видела? Программу с Катей видела?
– Видела.
– Валюша, ты на меня сердишься, но я тогда ничего не могла поделать, они такие настырные… Но ты все правильно сказала, хорошо сказала, ты как там? К тебе зайти? Ты что молчишь, Валюшечка?
– Сегодня не надо ко мне заходить. Я спать пойду сейчас, хватит с меня. Ты завтра зайди утром, ладно?
– Валя, а может, мне сейчас зайти? – вдруг заартачилась Тамара. – А что ты там одна сидишь и думаешь неизвестно что. Ты что делаешь, Валь? А давай с тобой посидим, поговорим. Всякое бывает, Валь…
Соглашайся, Валентина Степановна! Одно слово скажи: да, подруга, заходи. Расскажи ей все, что накипело в душе, изойди словами простыми, битыми-перебитыми, поругайся всласть, порыдай, покричи, нарежь-зажарь вдругорядь картошки, напейся, в конце концов, позвони Катьке, обложи ее матюгами – жизнь, Валентина, жизнь… А помидоры, Валя, помидоры какие, ведь созреют не сегодня завтра, а, Валь!
Но Валентина Степановна сказала: «Нет».
Нет.
Завтра, Тамара, завтра.
И приколотила записку к входной двери.
Вот теперь, дорогая моя дочка, и будет у нас с тобой последний и окончательный расчет. Не будет по-твоему. Не будешь ты царить-торжествовать надо мной. Того, что я сейчас над собой сделаю, никогда, ни за какие твои позорные деньги твоя дочь тебе не простит. Не простит и не забудет.
Мой грех – мой ответ, да только по-моему выйдет, а не по-твоему, и выйдет по справедливости. По правде!
Ты останешься навеки одна – и без дочери, и без матери.
Навеки одна. Навеки.
Одна.
Глава тридцатая,
последняя
– Я смотрю, ты перестал фрукты кушать! – фыркнула Эгле, растянувшись на диванчике, в клетчатой кепке и пиджаке с засученными рукавами, чистый парижский гамен, сорванец, мальчишка. Сама пришла – чудо какое-то.
– Ты прости, я про твой дэ эр забыла, но вот тебе подарочек, – она протянула Андрею солидный том Матисса. – Любишь дедушку Анри?
– Кто его не любит. Спасибо огромное! Я, знаешь, так замотался, что и не отмечал никакого дэ эр. Я придумал, кстати, как запомнить годы жизни Матисса. Надо сказать так: художник Анри Матисс родился за год до рождения Ленина – в 1869-м, а умер через год после смерти Сталина – в 1954-м. Но все эти глупости не имели решительно никакого значения в жизни Анри Матисса!
Она засмеялась одобрительно.
– Ты милый. Но глазки грустные. Это из-за девочки? Как у нее дела? Я же видела это шоу по телику, случайно, я не дома была. Ну представляешь, в медицинском центре сидела, зубы лечить, в очереди! И пришлось посмотреть. Ничего не скажешь, круто завертели, не оторваться. Вся очередь прикипела к экрану, врачи даже повылазили из кабинетов, где пациенты вообще?
– Да, – ответил Андрей, – ты вот говоришь, что фруктов нет, а я так с этой историей забегался, что в доме и совсем ничего съедобного нет. Дела у нас пошли удивительные! У нас, ты не поверишь, прямо на глазах очеловечился Жорж Камский. Он почему-то тоже смотрел эту гнусную передачу и по-настоящему возмутился. Жорж кричал! И он не только кричал, а еще и твердо сказал, что Нику он изолирует от этой мамаши. Перевез девочку на другую квартиру, привел психолога, привел воспитательницу хорошую, у него денежки водятся, но он довольно-таки жмот. А тут не узнал я Жоржа и возрадовался! Так что Ника третий день на квартире у Камского, а мамаша мне скандалы устраивает по телефону и приезжала разок с милицией. Я впустил – ищите. Я из ее воплей ничего путного разобрать не мог, но вроде там с бабушкой какое-то несчастье… И, ты представляешь, Жорж позвонил Елене Ивановне и обещал приехать, и рассказы ее прочел! Я уж не знаю, что думать. Невероятный случай перерождения к лучшему…
– Что ты мелешь, какая Елена Ивановна? – нахмурилась Эгле.
– А я тебе не говорил? Извини. У меня такое впечатление, что тебе известна вся моя жизнь почему-то. Елена Ивановна – это его, Жоржа, бывшая учительница, которая написала ему письмо, и…
–Андрейка, много лишней информации, – пресекла его Эгле. – Я тут с тобой хотела одну идею обсудить.
– Да, я весь слушаю.
– Ты, конечно, будешь возражать… – и Королева Ужей принялась высверливать взглядом Андрея. – Но ты должен понять. Андрей, я попала в замкнутый круг и хочу этот круг разомкнуть. Время, время! Я уже не девочка, а сижу все там же, где сидят начинающие девочки. Я денег, настоящих денег, перед которыми все гнется, достать не могу. Теперь не могу. Мне надо сделать что-то решительное, необычное, прозвучать, выделиться, наскандалить, в конце концов, а что? Такие правила у этой игры. Почему бы мне не сыграть по правилам?
– Что это значит, Эгле?
– Это значит, что я пойду туда, где сидела эта сука в красных сапогах, и расскажу про свою личную жизнь. Меня представят, покажут мои песни, я Наташу приведу и объявлю народу, как я решила женский вопрос… Андрей, да что с тобой? Господи, дурашка, ты что побелел весь? Ты действительно не знаешь? Я с Наташкой живу четвертый год, да и раньше… Это еще с детства… Как ты мог не догадываться, ты что, идиот? Слушай, ну это номер, это кому сказать. Ты хоть в песни мои вслушайся, ты же фан, ты наизусть их знаешь! Вот только в обморок не падай. Эй, я тебя начинаю бояться! У тебя такой вид, что ты меня сейчас задушишь…
–И ты, ты… – с трудом выговорил Андрей, – ради карьеры, ради славы пойдешь к толпе и будешь рассказывать о своих… делишках? Ты, Королева Ужей?
– Ой как торжественно. Ты хоть слышишь, что это просто смешно – Королева Ужей. Царица Жаб еще назваться! Ты понимаешь, что тут моей публики – две горстки? И мне по-любому придется в толпу идти и для толпы петь, если я вообще хочу просвистать жизнь птичкой, а я хочу именно так. И я врать не буду, как сестры твоей мамаша беспутная, я правду скажу, что забила на всех Тарантулов и живу с хорошими красивыми девушками. Сон у меня глубокий, аппетит прекрасный и творчество исключительно здоровое. Экспрессивное, но не депрессивное! Что и всем советую…
Это следовало прекратить. Это следовало уничтожить. Всего два шага – и тонкая шея под руками, и гадина, притворявшаяся королевой, раздавлена, и мир стал чище, и душа избавлена от проклятой, ненужной, фантомной любви. Представляю, как они все смеялись надо мной, как презирали меня!
– Ну… – протянула Эгле с веселой досадой, – этого я не ожидала. Я думала план обольщения толпы с тобой разработать, обсудить легенду и биографию… Думала – друг, а ты туда же. Раз не хочу с тобой спать, меня что, истребить надо? Андрейка, ты давай оживай. Жизнь прекрасна и сложна, в ней всякое бывает.
