Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57
Я обернулась и увидела Эдуарда Николаевича. В черных джинсах, черной облегающей футболке с серебряным готическим черепом с глазами-гранатами на массивной цепочке, он скорее был похож на рок-стар, а не на безобидного учителя русского и литературы.
– Привет, – улыбнулась я. – И что это за помойка? Зачем ты завлек сюда мою сестру?
– Надо же с чего-то начинать, – пожал плечами он. – На самом деле у меня есть договоренность и с хорошим клубом на следующую субботу. Но понимаешь, надо же ее протестировать, у девчонки первый концерт, я хочу понять, сможет ли она вести за собой толпу.
Я скептически огляделась по сторонам. Слева две блондинки вида самого что ни на есть потасканного самозабвенно целовались; руки одной (короткие пальцы, неопрятные ногти, облупленный лак с блестками) плотоядно шарили по спине другой (дешевый грязный лифчик и прыщи). Справа потный толстяк лет как минимум сорока пяти жадно поедал лимон, нарезанный кружочками. На танцполе резвилась компания тинейджеров, они пытались исполнить что-то вроде техно-сальсы – и все бы ничего, только заторможенный диджей еще не успел включить музыку. Возле туалета на полу мирно спал упитанный блондин в костюме и мятом, словно изжеванном галстуке. Все это больше было похоже на наркоманский притон.
– Да-да, – Эдик перехватил мой взгляд. – Если она справится с этими, то ей море по колено. Я специально хотел, чтобы было трудно. А сейчас немедленно отдай мне эту водку, будем пить кое-что проверенное, – хитро подмигнув, он задрал футболку, и я увидела бутылку виски, заткнутую за пояс джинсов.
А живот у него был плоский, в меру прокачанный и загорелый. Интересно, природа или спортзал?
– Виндсерфинг, – перехватив мой взгляд, он усмехнулся, и мне стало не по себе. – Уже четвертый сезон. Три раза в год стараюсь куда-нибудь выбираться. В Тарифу, на Мальдивы, на остров Маргарита, на озеро Гарда или хотя бы в Египет. Ты когда-нибудь бывала на озере Гарда?
Учитель-виндсефер-любитель рока-эстет-потрясающая улыбка, – к тому же похож на Харатьяна. Хм.
– Ох, надо было мне тоже идти в педагогический, – сокрушенно вздохнула я. – Хорошо же живут российские учителя… Нет, не приходилось.
– Фантастическое место! Кастанеда сказал бы, что это место силы. Что ж, может быть, когда-нибудь я тебе покажу. Не будем загадывать. Ну что, выпьем за успех Челси?
Он протянул мне бутылку, и я сделала большой глоток. Это был великолепный виски – пряный, пахнущий костром, согревающий. Томная расслабленность горячей лавой разлилась по венам. Не к месту вдруг вспомнился его живот. А вот бы… Нет, не стоит об этом думать.
– Красивая ты, – вдруг сказал он, наклонившись к самому моему уху так, что я почувствовала на виске его дыхание.
Диджей все-таки очнулся и наполнил темный зал солнечными переливами регги. У меня в голове пронеслась целая карусель ответных реплик: некоторые из них были серьезными и честными, некоторые – смешными, некоторые – натянутыми и бестолковыми, но почему-то я не решилась озвучить ни одну, так и стояла, глупо хлопая ресницами.
Меня спасла Челси, появившаяся на сцене в ярком пятне прожектора. Она немного застенчиво поздоровалась в микрофон, и Эдик тут же отвернулся, теперь его занимало только происходящее на сцене. Хрустальная близость, возникшая было между нами, с жалобным звоном раскололась на кусочки. Ну и ладно. Ну и пусть.
Челси выглядела сногсшибательно. Черные волосы с двумя выбеленными прядями были уложены в беспощадно залитый лаком ирокез. На ней было черное кружевное платье, похожее на вдовий наряд, и ярко-красные массивные ботинки с нарисованными языками пламени. На шее – тяжелые агатовые бусы, на запястьях – десятки побренькивающих серебряных браслетов. Лицо выбелено, как у древней японской гейши, глаза щедро обведены черным, на губах – черная помада, в носу – крошечная брильянтовая капля. Готическая и панковская культура спорили, и каждая старалась отвоевать побольше территории, но потом торжественно подписали перемирие, и вот теперь от Челси невозможно было отвести глаз.
Зал ахнул. Даже блондинки перестали целоваться, даже маргинальный толстяк отодвинул в сторону недоеденный лимон, даже дремавший на полу тип в костюме проснулся, с трудом уселся на корточки и по-детски кулаками потер удивленные глаза.
– Держись, сестричка! – завопила я, но мой голос смешался с десятками других голосов, и Челси не могла ничего услышать.
Сначала она, конечно, стеснялась. Что-то мямлила, втягивала голову в плечи (что смотрелось странно, учитывая ее агрессивный образ), на первом же аккорде ее голос предательски сорвался, дал петуха. Кто-то засвистел, кто-то начал демонстративно зевать, чья-то компания потянулась к выходу. Музыканты тоже растерялись, то ли это был начинающий коллектив, то ли они просто не привыкли играть в таких странных местах. В какой-то момент гитарист оттеснил все еще допевающую куплет Челси и вырвался на передовую с длинным, дурно сыгранным, скучнейшим соло, при этом у него были повадки и пафос Слэша.
Но к началу третьей песни ее голос окреп, и я вдруг с удивлением поняла, что природа наделила мою сестру редчайшим тембром – той особенной кошачьей хрипотцой, которая поднимает волны мурашек и гонит их вниз по позвоночнику. Низкий звучный голос, гудящий, как церковный колокол, сексуально вибрирующий, иногда будто бы бесконтрольно срывающийся в пропасть и переходящий в надрывный крик, а иногда, наоборот, взбирающийся по невидимой лестнице к ангельским вершинам, жалобной флейтой тянущий мотив. Песни ее были странные – сплошные обнаженные нервы, катарсический стриптиз в анатомическом театре. И она смогла, сумела раствориться в этой музыке без остатка, целиком, как кусочек рафинада в теплом чае. Ее лицо расслабилось, в какой-то момент по выбеленной щеке воровато проскользнула блестящая крупная слеза.
А мне… мне вдруг захотелось тоже раствориться во всем этом, стать частью этого шабаша; я так и сделала, отпустила свое тело на все четыре стороны, и оно податливо подчинилось музыке – руки сами собой взлетели вверх, глаза закрылись, я поплыла по течению. Меня, как магический сосуд, словно наполнили радужной вибрирующей энергией. Не знаю, сколько времени продолжалось это волшебство, то ли сотню лет, то ли жалких полчаса. Но когда кто-то похлопал меня по плечу, я открыла глаза и увидела перед собою встревоженное лицо Эдика, я вдруг поняла, что Челси и музыканты удалились со сцены, музыка кончилась, а я по-прежнему проживаю ее каждой клеточкой, каждым нервным окончанием.
– Даша, Даша! – он легонько похлопал меня по щеке. – Что с тобой? Тебе плохо? Вывести тебя на воздух?
– Нет, нет, – слабо улыбнулась я. – Все в порядке. Ты… Я считаю, что ты просто гений.
– Что? – Эдик удивленно вскинул ресницы, белесые и длинные, как у девушки.
Светлые ресницы – это так трогательно, особенно у мужчин. Доминантная самцовая мощь вступает в диссонанс с видимой беззащитностью, и это может свести с ума.
– Ты сумел разглядеть в ней это, вот что! Это просто… гениально. Не помню, когда в последний раз слышала такой мощный вокал.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57
