Негодяй не повел и бровью:
— Почему ты так нервно на все реагируешь? — поинтересовался он тоном, каким в хороших домах предлагают чашечку кофе. — Через врата ада…
Я тихо застонал, но внимания на этот жест отчаяния Кро не обратил:
— … через врата ада проходит масса народа. Цербер многое может знать и, если захочет, нам обязательно поможет! Да и голова у собаки… я имею в виду три головы, работают отменно. В дружбе с псом я, правда, не состою, но отношения в веках у нас сложились приличные. Когда перебираюсь на ту сторону погреть старые кости, бывает, перекидываюсь с ним словцом. Вот уж где жарко, как в бане, не то, что здесь!.. — сообщил он мечтательно и, поняв всю неуместность такого замечания, умолк.
Помню, в детстве мне подарили книжку с картинками, на одной из них был изображен страж адских врат, но как он выглядит в памяти не задержалось. Да и очень сомнительно, чтобы художник рисовал с натуры.
Дядюшка Кро смотрел на меня добрыми глазами сентиментального вивисектора:
— Не пойму, чего ты так упрямишься? Прогуляемся на ту сторону, полюбуешься тем, как оттуда выглядит пейзаж…
Я отполз от него бочком и, поднявшись на ноги, пошел к сараю. Устроился там на штабельке досок в относительной безопасности:
— Нет уж, не уговаривай! Не хочу! Прием старый, как мир, проходили. Знаю я, как это бывает: сначала на тот берег на экскурсию, потом, под любым предлогом, к вратам ада, а там остается переступить порог и ферзец! Именно так, между прочим, все устроено и в жизни. Человека убивает постепенность. Незаметно, крадучись, шаг за шагом, а потом хрясь! Казалось бы только что окончил школу, а над тобой уже поют «со святыми упокой» и выносят вперед ногами!. Нет, Кро, нет, я не согласен!
Дядюшка Кро покачал недовольно головой и тяжело вздохнул:
— Ну, как знаешь, Дорофейло, как знаешь!.. А то отвез бы тебя на тот берег и вернул обратно, зря, что ли, рассказывал тебе о посвященных. Знал бы ты, кто сиживал на моей спине, почел бы за великую честь…
— Так это ж совсем другое дело! Они — праведники, а на мне, грешнике окаянном, пробы ставить негде, — усмехнулся я, но аллигатор держался иного мнения:
— Что касается праведности, тут я не компетентен, только ведь и великие подвижники начинали свой путь обыкновенными людьми. Впрочем, — махнул он небрежно лапой, — можешь продолжать кочевряжиться, деваться тебе все равно некуда…
А вот с этого места, как говорится, поподробнее! Почему это — некуда? — вертелось у меня на языке, но дожидаться вопроса дядюшка Кро не стал, развил мысль по собственной инициативе. Заметил с нарочито ленивым зевком, как если бы между делом:
— Сдается мне, Глебаня, де Барбаро скоро сам сюда пожалует, тогда уж поздняк трепыхаться…
Но не на того напал, я притворщику не поверил:
— Ври больше, как он меня найдет?
— Ты действительно думаешь, это так трудно? — прищурил хитрый глаз негодяй. — А как, по-твоему, виконт вышел на старика? Деньги, Глебаня, деньги! В стране, где все на продажу, не решаемых проблем не существует. Тем более, что француз снюхался с этим, как его…
— …с Кузякиным! — подсказал я автоматически, понимая нутром, что он прав.
— Вот видишь! Если хочешь, могу выяснить, что это за тип? — предложил крокодил. — Подожди немного, сейчас сплаваю вдоль берега и поищу тех, кто был знаком с ним при жизни, думаю таких среди клиентов Харона найдется немало. Не хочешь?.. Действительно — зачем, когда мы оба догадываемся с кем имеем дело и чем эти ребята прикрываются… — выражение морды проходимца стало ответственным, как если бы его принимали в пионеры, — интересами государства! Так что появление здесь твоих преследователей это всего лишь вопрос времени. Если к тому же учесть, что ты им больше не нужен — а кому нужны свидетели грязных делишек? — судьба твоя, Дорофейло, рисуется исключительно черной краской. Единственное, что не знал де Барбаро, это координаты места, а секрет возвращения в мир рыцари ордена наверняка хранят в веках, как зеницу ока. Поэтому, изловят тебя, Глебушка, и выведут через известную тебе дверь… — ухмыльнулся аллигатор глумливо, — но не надолго! Ты и глазом не успеешь моргнуть, как снова окажешься на берег Леты, правда уже в качестве новопреставленного. Тогда на меня не рассчитывай, ничем помочь не смогу…
Все — таки, на редкость наглая скотина, мой друг дядюшка Кро! А еще беспардонная и ехидная, только вот возразить ему мне было нечего. Но я попытался:
— Ты же знаешь, дом и участок принадлежат мне…
О такой мелочи крокодил не захотел даже слушать, безнадежно махнул когтистой лапой. Этот небрежный жест окончательно сломил мое сопротивление. В пачке оставалось две сигареты. Одну из них я, не без колебаний, сунул в его зубастую пасть, вторую закурил сам. Так перед атакой смолили, вспоминая свою жизнь, цигарки солдаты. Думали, прижавшись к стенке окопа, почему она оказалась такой короткой. Пытались понять, был ли в ней хоть какой-то смысл и как случилось, что все, о чем мечталось, не сбылось…
Я встал со штабелька досок и отряхнул ладонью брюки. Видно такая уж у человека судьба: приходить в мир ничего не зная и покидать его ничего не поняв.
Дядюшка Кро поднял на меня виноватые глаза:
— Думаешь, пора?..
Я кивнул. Он тяжело вздохнул и сплюнул на песок:
— Смотри не хлебни ненароком водицы, память потеряешь…
Раздавил окурок огромной лапой. Постоял в задумчивости, собираясь с силами, и медленно и печально мы побрели к кромке вод забвения. Плечом к плечу, обреченно свесив головы…
14
Неисповедимы пути Господни там, в сияющих высотах. Человек предполагает, а Создатель располагает.
Кто бы стал спорить, увидеть глаза женщины — верное средство понять что с тобой происходит, только мог ли Ситников предполагать при каких обстоятельствах состоится их встреча? Расхаживал с кружкой кофе по квартире, прислушиваясь к шуму дождя и к себе, курил. Ему казалось, что привычный мир отступил, оставив его один на один с тем огромным, что, не спросившись, вошло в его жизнь. Сюда возвращался он зализывать раны, чтобы появиться на людях как всегда невозмутимым и ироничным, здесь была его неприступная крепость, но про себя Ситников знал, что все это уже принадлежит прошлому. Им владело тревожное и сладостное предчувствие перемен. Не так часто выпадают человеку моменты, когда начинаешь… — нет, не понимать, понять-то как раз и невозможно! — начинаешь ощущать вкус прожитого и это прибавляет тебе уверенности в том, что многое еще впереди…
Только тут в сознание Ситникова вошел давно уже надрывавшийся телефонный звонок.
В такси пахло бензином, он ехал, откинувшись на подголовник. Старался привести в порядок мысли, но получалось плохо. Они бежали по кругу, сплетались в клубок. Дорофеев ухудшился. Неужели есть какая-то зависимость? — думал Павел Степанович, глядя на проносившуюся мимо, сиявшую размытыми огнями Москву. — Иногда трудно избежать ощущения, что в жизни все связано. Наверное именно на этих натянутых до предела струнах и играет судьба. Чтобы не слышать ее тревожной музыки, люди притворяются глухими, да и нет у человека сил откликаться на каждый аккорд движением души. Те же, кто вконец не очерствел, кончают нервным истощением или становятся художниками, воплощающими в своем искусстве звучащую в глубине их «я» мелодию. А может быть, это вовсе даже не струны, может быть это ниточки, и судьба не искусный музыкант, а уставший от монотонности пьесы кукловод?.. Неужели Дорофеев что-то почувствовал?
