Схватка еще не началась, оружие лишь поднялось, но еще не опускалось, воины пока еще жали друг друга щитами, будто мерились силами. А спор между Хольгером и предводителем отряда противника продолжался. Видно, человек Эйрика не считал Хильдрид достойной длительного разговора, ну, а Хольгер выглядел солидно — настоящий предводитель.
— Здесь мерсийские земли, что себе позволяет ваш так называемый конунг?
— А ты не указывай! Наш конунг делает то, что считает нужным.
— Ага. Привык разбойничать в родной стране, сюда приперся грабить?
— Какое твое дело? Да ты...
Чужак замахнулся, и вместо лица Хольгера тут же появился щит с помятым умбоном. Воин Эйрика замахивался не оружием, кулаком, а о том, что в кулаке — клинок, он просто забыл. Но этот жест вызвал ответ, и схватка закипела с новой силой. Дочь Гуннара стиснули с двух сторон, и сперва она с холодным чувством обреченности подумала — она погибнет оттого, что не сможет поднять рук, но у этого факта оказалась оборотная сторона. Все удары, которые были направлены в нее, принимали на себе ее соседи — те, кто мог поднять руки и могли размахнуться.
Потом теснота стала немного поменьше, и, припомнив все, чему ее учили, женщина подняла щит, закрывшись так, чтоб поверх него можно было все видеть, и чуть отвела назад руку с мечом, для удобства размаха. Она и не замечала, с кем обменивалась ударами — опыт и навык все делали за нее. Хильдрид подставляла умбон щита под удары мечей и топоров, куда-то била в ответ. Иногда клинок было трудно выдернуть обратно, и она понимала, что попала во что-то — либо в дерево или кожу щита, либо плоть. Но результатов своих действий она не видела. Единственное, что было очевидно — она еще жива.
Сперва отряд, напавший на деревню, был меньше, чем войско, пришедшее с реки. Но потом откуда-то из-за леса выбежал еще один, и немаленький, потом еще один, и перевес ненадолго оказался на стороне людей Эйрика. Заметив прибавление, викинги с четырех последних драккаров, пришедших из устья Северна, которые пока не вступали в бой, пристали к берегу чуть ниже по течению и, оставив корабли между деревьев, понеслись в битву. Берег уже не мог вместить такое количество сражающихся, и схватка постепенно переместилась на догоревшую деревеньку. Там едва курились остатки бревен, шесты, на которых держались соломенные крыши, сгорели совсем, и лишь то, что было закопано в землю, хоть как-то, но сохранилось. Меся ногами дымящуюся землю, викинги проваливались в ямы, которые остались на месте землянок, опрокидывали друг друга на бывшие накаты у сгоревших стен.
Никто уже не считал раненых и даже не вспоминал, с чего все началось. Да и важно ли? Викинги Эйрика прекрасно понимали, какие претензии могут к ним иметь воины Ятмунда, они ведь знали, что давно заступили на территорию Мерсии. Чего еще можно ожидать от воинов «конунга всей Британии»?
Порой битва затихала, когда обе стороны решали, что неплохо бы слегка передохнуть. Тогда схватка на оружии ненадолго сменялась схваткой на словах. Оскорбления так и сыпались. Обе стороны пропускали мимо ушей то, что говорилось им, потому что спешили высказаться сами.
— Ваш конунг уже привык бежать от сильного! — кричал Харальд. — Молодец против овец. Нет, чтобы выступить на Лундун — выбрал кого послабее!
— Молчали бы! Вы, прислужники Ятмунда! Упали до того, чтоб перед каким-то саксом лебезить.
— Сам боится встретиться с нашим конунгом — вас послал! Вас и вашего Орма... Какого там — Регнвальдарсона, так?
— Какой еще конунг? Конунгом вместо него давно уже стал Хакон. Какой Эйрик конунг? Сам отдал братцу власть, а теперь на что-то претендует?
— Он в Нортимбраланде конунг!
— Какой он конунг? Он за Нортимбраланд присягу приносил конунгу английскому.
— Ятмунду он присягу не приносил!
— Вы трусу служите!
— Это кто трус-то? Ятмунд от брата с войском не бегал.
— Да завяжи ты язык узлом, или я тебе его завяжу!
Схватка возобновлялась. Там, где стоял Харальд, прекрасно умевший бесить противника, битва начиналась быстрее, по краям словесная перепалка затягивалась. Но, впрочем, как только фланги понимали, что центр уже дерется, сперва вяло, а потом и с примерным пылом начинали драться тоже. Ровных участков было маловато, и вытянуться единым строем оба отряда не могли, поэтому с неизбежностью битва из цельной схватки превратилась во множество драк.
Как только появилось свободное место, рядом с Хильдрид появился Альв, схватил ее за плечо и дернул к себе. Ей казалось, что он косит глазом, хотя косоглазия у него никогда не было. Лицо было обезображено каким-то странным застывшим выражением, и Гуннарсдоттер с изумлением поняла, что это ярость.
— Я тебе сказал не лезть в бой! — заорал он, но в шуме боя его крик прозвучал почти сдержанно. — Я тебе сказал — держись в стороне!
Женщина ненадолго задержала на викинге спокойный взгляд. Под наглазьями он видел ее глаза, которые показались ему безмятежными.
— Если ты еще раз позволишь себе заговорить со мной таким образом, — сказала она спокойно, — ко мне ты больше не подойдешь.
— Я буду тебя охранять, хочешь ты того или нет!
— Я тебе не собственность, чтоб ты мной распоряжался! — взбесилась Хильдрид. Она сильно оттолкнула его и, отвернувшись, ринулась в бой.
— Нашли время выяснять отношения, — крикнул ей незнакомый викинг, мимо которого она пробежала. Брошенную фразу сопровождал смех, он казался неуместным в битве.
Дочь Гуннара даже не обернулась.
Бой затягивался. Время приближалось к полудню. Изнемогая, женщина постепенно начала чувствовать, что кольчуга изрядно весит, что из-за меча болит запястье, а щит в левой руке становится все тяжелее. Она двигалась все медленнее, но ни одного удара кого-либо из противников не пропускала, потому что и противники тоже вымотались, и били уже далеко не так быстро, не так сильно. Вымотались все, и первое дыхание, кажется, уже иссякло, а второе еще не открылось. Удача не желала склоняться ни на чью сторону — количество воинов было приблизительно равно.
А потом отряд Хильдрид как-то незаметно поделился. Те, кто сражался в первом ряду, попятились, и на их место встали те, кому драться почти не пришлось. Альв, как всегда бывший начеку, оказался рядом с Гуннарсдоттер, ухватил ее за локоть и оттянул назад, к берегу, к кораблям. Она не сопротивлялась. Там уже лежали раненые, и несколько викингов возились с ними, поили их и обмывали раны. Альв черпанул из большого котла первой попавшейся кружкой и протянул воду Хильдрид — черпать прямо из реки было нельзя, в воде стояла кровь. Женщина жадно напилась.
Они оба молчали и не смотрели друг на друга.
Гуннарсдоттер стащила шлем и провела мокрой ладонью по лбу. Солнце поднялось и начинало жарить — конечно, не так, как в середине лета — но тоже от души. Даже теперь воины потели в своих доспехах и подкольчужниках, да так, что лишь привычный нос мог притерпеться к запаху. Посмотрев вверх, Хильдрид подумала, что лучше бы над ней развернулось пасмурное небо, серое, как беспросветность. Только дождя не надо, осенью дождь такой же холодный, как и воды широкой полноводной реки, берущей свое начало в валлийских горах.
