– Тебе не кажется, что он с ней как-то слишком уж грубо обходится?
– Кто она, Кэти?
– А ты покопайся в памяти. Если ты сумел вспомнить Хиллмана…
Лэйни покачал головой.
– Думай, Лэйни, думай. Думай о том актере. Думай об Элис Ширз…
– Его дочь, – сказал Лэйни. Не спросил, а сказал.
– Нет, мне точно кажется, что все это слишком грубо, даже жестоко. На грани изнасилования, и даже за гранью. Думаю, нам хватит этого материала, чтобы возбудить дело об изнасиловании.
– Но она-то почему согласилась? Как вы ее заставили? А может, – он отвернулся от экрана и взглянул на Кэти, – это и вправду изнасилование?
– А ты, Лэйни, включи звук и послушай. Послушай, что ты там говоришь. Это прольет свет на побудительные мотивы…
– Нет, – почти испугался Лэйни. – Я не хочу это слушать.
– Ты, Лэйни, всю дорогу говоришь о ее отце. Бывает, конечно, всякая зацикленность, но чтобы вот так, безостановочно бормотать о нем в процессе жесткого, напряженного пропихона в Роттердаме…
Вскакивая на ноги, Лэйни зацепился за кресло и чуть не упал. Где же тут это проклятое ручное управление? Ладно, хрен с ним, можно выдрать провода сзади. Один, другой… На третьем проводе экран погас.
– Поставил, значит, на «Ло/Рез», Лэйни? Рок-н-роллу захотелось? Вот уж никак не ожидала.
– Ты бы сказала, Кэти, прямо, что тебе от меня нужно?
Ослепительная улыбка. Точно такая же, как тогда, при приеме на работу.
– Можно, я буду называть вас Колин?
– Иди ты на хрен, Кэти.
Сухой, короткий смех.
– Похоже, Лэйни, что мы прошли полный круг.
– Это в каком же смысле?
– Можешь считать, что я интервьюирую тебя на предмет приема на работу.
– У меня есть работа.
– А мы, Лэйни, предлагаем тебе еще одну. Ну можешь же ты подхалтурить на стороне?
Лэйни вернулся к своему креслу. Сел, со всей возможной осторожностью. И задохнулся от боли.
– Что это тебя так корежит?
– Ребра. Больно. – Он кое-как нащупал более-менее приемлемую позу.
– Ты подрался? Это что там, кровь?
– Я поужинал в клубе.
– Это Токио, Лэйни. Здесь не дерутся в клубах.
– Так это действительно она, его дочка?
– Без всяких сомнений. И она с радостью расскажет в слитскановской программе всю правду. Как некий тип, по пятам преследовавший ее великого, любящего папочку, вовлек ее самое в мерзкие садистические игры. К слову, об этом самом папочке. Он с того времени сильно переменился. Теперь он наш.
– Но почему? Почему она это делает? Он ей, что ли, приказал?
– Почему? – Кэти смотрела на Лэйни почти с состраданием, словно опасаясь, не повредился ли он заодно и в уме. – А потому, что она тоже актриса. Молодая, ищущая известности. Шанс. Ты понимаешь, что это такое – шанс? – В ее взгляде вспыхнула надежда, что заторможенный мозг Лэйни хоть со скрипом, но сдвинется с места.
– Так что, это самое и будет ее шансом.
– Шанс, – поучительно сказала Кэти Торранс, – это шанс, это шанс. И ты знаешь одну вещь? Я ведь стараюсь. Я очень стараюсь дать шанс не ей, а тебе. Вот сейчас, здесь я пытаюсь дать тебе шанс. И даже не первый, правда?
Пиликанье телефона.
– Поговори, а то ведь всполошатся, – сказала Кэти, подавая ему белую кедровую плашку.
– Да?
– База данных о деятельности фэн-клубов. – Ямадзаки. И чего ему не спится? – Вам нужно войти в нее прямо сейчас.
– Где вы находитесь?
– В гостиничном гараже. И машина наша здесь.
– Послушайте, я тут сильно не в форме. Нельзя это малость отложить?
– Отложить? – ужаснулся Ямадзаки.
Лэйни повернулся к Кэти Торранс. На ней было что-то черное и достаточно длинное, чтобы скрыть татуировку. А волосы вроде покороче.
– Я немного соберусь с духом, а потом сразу к вам. Не закрывайте, я быстро. – Он положил трубку, не дожидаясь ответа.
– О чем это вы?
– Сиацу.
– Врешь.
– Зачем ты пришла, Кэти? Что тебе нужно?
– Он. Мне нужен он. Я хочу получить внутреннюю информацию. Я хочу знать, что он делает. Я хочу знать, о чем он думает. Пытаясь взять кусок этого японского софта.
– Жениться.
– Не надо. – Она уже не улыбалась. – Не надо поправлять меня, Лэйни.
– Ты хочешь, чтобы я за ним шпионил.
– Проводил исследование.
– Не сри мне на мозги.
– Это же твоя профессия.
– Я узнаю что-нибудь для вас полезное, и вы тут же захотите, чтобы я его подставил.
Улыбка. Лэйни на мгновение показалось, что Кэти хочет ему подмигнуть.
– Ну, не будем забегать так далеко вперед.
– А что я получу?
– Жизнь. Жизнь без позорного клейма. Жизнь, в которой никто не будет считать тебя маньяком, зверски терзавшим смазливую дочурку объекта своей мании. Жизнь, в которой почти никто не будет знать об этом фармацевтическом кошмаре, дико и бесповоротно сдвинувшем твою психику. Неужели мало?
– А как же она? Дочка? Получится, что она делала все это с этим вашим Хиллманом за так, для чистого удовольствия?
– Тебе выбирать, Лэйни. Поработай на нас, добудь, что мне нужно, и мы скажем ей: извини, такая уж тебе непруха.
– Так просто? И она будет молчать? После того, что вы с ней сделали?
– Если она хочет сохранить хоть малейшую надежду на продолжение своей карьеры, – да.
В комнате повисло молчание.
– Это не я, – сказал Лэйни, морщась от нового всплеска боли. – Это морф. Если я докажу, что это морф, я смогу подать на вас в суд.
– Да неужто? И ты это осилишь? Суд ведь затянется на много лет. И совсем еще не факт, что ты его выиграешь. У нас, Лэйни, есть и деньги, и прекрасные юристы, и опыт обращения с такими проблемами. В дверь позвонили.
– Сиди, – сказала Кэти, – это ко мне.
Она встала, тронула кнопку охранного экрана, и Лэйни увидел через обтянутое черным плечо кусок какого-то мужского лица. Дверь открылась. В комнату вошел Райс Дэниелз, без, почему-то, своих вечных темных очков.
– Вот, Лэйни, – сказала Кэти, – Райс теперь тоже с нами. Если бы не его помощь, нам пришлось бы еще долго разбираться с твоей биографией.
– Так что там, Дэниелз? – спросил Лэйни. – Обломилась ваша бестормозная затея?
Дэниелз сверкнул полным комплектом безукоризненно белых зубов.
