Нежно шепча что-то, он любовался ее телом, восхищенно переводя взгляд по его рельефу. Постепенно дыхание его участилось, в чертах красивого лица все явственнее проступала обуревавшая его страсть.
Наконец, издав нечленораздельный стон, Киприан сорвал с себя брюки вместе с сапогами и навалился на нее всем телом. Весь он, от стиснутых челюстей и крепкой груди до железных бедер, состоял из одних горячих, твердых мускулов, и она знала, что должно сейчас произойти.
Киприан прервал поцелуй и слегка приподнялся над ней на руках.
— Элиза… — снова начал он, но, как и раньше, не захотел или не смог продолжить. Вместо этого он втиснулся бедрами между ее ногами, и между ними начался разговор совсем иного рода.
Гордо вздыбившийся жезл его мужественности скользнул между ее раскинутыми ногами, но Киприан не спешил в атаку. Кончиком пальца он провел по губам и, спустившись ниже, стал рисовать длинную черту вдоль всего ее тела. От одного этого движения его твердого пальца, быстро и неумолимо приближавшегося к местечку, которое он облюбовал еще в прошлый раз, Элиза едва не свалилась с кровати.
— Ах вот как, любимая! — жарко выдохнул Киприан ей в ухо. — Оказывается, ты уже ждешь меня.
Но ей казалось, что она ждала его всю жизнь. Руки Элизы безостановочно скользили по его напряженной спине, впивались ногтями во вздувшиеся мускулы его рук и плеч, ерошили волосы на затылке. Она была опасно близка к финальному взрыву, и, кажется, Киприан это понял. Мощным движением бедер он направил свой жезл к самому средоточию ее желания, и глаза ее широко распахнулись.
Он вошел в нее.
Но не до конца, тут же поняла Элиза. Медленно, маленькими ритмичными толчками он проникал глубже и глубже, наполняя ее странной давящей тяжестью. Она чувствовала себя кораблем, беспомощно качающимся на волнах посреди могучего бушующего океана. Ей казалось, что сейчас она рассыплется на кусочки, и внутри ее начала нарастать паника.
И снова Киприан угадал ее состояние, так как замедлил толчки и обхватил ее лицо ладонями.
— Расслабься, сердечко мое. Постарайся расслабиться, и увидишь, будет легче.
— Я… я не могу, — ответила она, готовая зарыдать от страха и стыда.
Киприан улыбнулся, но она уловила напряжение, скрывавшееся за этой улыбкой.
— Будет немножко больно, Элиза. Я постараюсь быть осторожным, как только смогу. Зато потом… — Он проник еще глубже, и у нее перехватило дыхание. Ощущение было не слишком приятное, но тем не менее ей не хотелось, чтобы он останавливался. — Пройдет совсем немного времени, и тебе будет так хорошо, как никогда не было.
— Лучше, чем… чем в тот день?
Его улыбка стала шире, и он одарил ее крепким торжествующим поцелуем.
— Лучше, гораздо лучше.
— А… — Элиза постаралась проглотить комок, застрявший в горле при столь соблазнительном обещании. Неужели может быть что-то еще лучше тех невообразимых ощущений? — А как же ты?
— Обо мне не беспокойся. — Улыбка исчезла с лица Киприана. Он чуть отодвинулся, потом снова атаковал, вызвав у Элизы сдавленный вскрик. На лбу его заблестел пот. — Со мной все будет в порядке.
Он снова отстранился, затем его бедра резко рванулись вперед. На этот раз он не остановился на полпути, с размаху преодолев какой-то тонкий эластичный барьер внутри ее, и Элиза едва не задохнулась от пронзившей ее острой боли. Она даже хотела закричать, но боль на удивление быстро прошла, и Элиза осознала, что теперь Киприан вошел в нее до конца.
Он недолго оставался неподвижным. Прежде чем Элиза успела справиться с дыханием и привыкнуть к столь полному их единению, он начал осторожно выбираться наружу.
— Нет, подожди… — Она резко осеклась, потому что он тут же погрузился обратно. — О-о-о… — Киприан повторил движение, и глаза Элизы широко раскрылись, а с губ сорвался новый удивленный вздох: — О-о-о!!!
— Дьявольщина! — пробормотал он и, словно не в силах больше сдерживаться, задвигался быстрее.
Элиза закрыла глаза и, почти не сознавая, что делает, обвила его тело руками и ногами.
— Киприан… — прошептала она, покрывая поцелуями горячую соленую кожу его шеи и подбородка. Небритая щетина покалывала ей губы, но это лишь усиливало охватившее ее возбуждение. Все его тело было горячим, напряженным и мокрым от пота. И Элиза чувствовала, что так же горячо, мокро и солоно было у нее внутри.
— Киприан!.. — простонала Элиза, но он не отвечал и только двигался все быстрее и быстрее. Внутрь и наружу. Заполняя и опустошая. Поднимая бурю ощущений, которые она не в силах была контролировать. Жарче и выше… А потом — взрыв.
Элиза выгнулась дугой и закричала. Ей казалось, что ее тело рассыпается вдребезги. Весь свет, жар и все звуки, существующие в мире, обрушились на нее в один миг и накрыли ее одной оглушающей, жгучей волной, а в следующее мгновение этот вихрь поглотил и Киприана. Он что-то выкрикнул — слов она не разобрала — и ринулся на нее как одержимый.
Это было так стремительно, так яростно, так неистово, что потом, когда все закончилось, Элизе показалось, что она умерла и попала на небо. Правда, это небо весьма отличалось от того, о котором говорилось в Священном писании. Киприан в изнеможении лежал на ней и тяжело дышал. Казалось, все силы покинули его. Элиза тоже чувствовала себя выжатой как лимон. Но когда шум у нее в ушах несколько утих и она смогла различить поскрипывание корабля и их собственное неровное дыхание, Элиза поняла, что мир вокруг нее уже никогда не будет прежним.
Эти несколько минут страсти изменили все и для нее, и для Киприана.
16
«Хамелеон» бросил якорь в тихой бухте вскоре после полудня. Они переправятся на берег в ялике, сообщил Элизе заглянувший к ней Обри. Потом он поинтересовался, где она была во время завтрака, ибо, когда Элиза наконец показалась на палубе, время близилось уже к полудню.
Элиза не готова была ответить на этот вопрос. Когда она торопливо облачалась в принесенные Обри мужские брюки и толстый рыбацкий свитер, ей с трудом верилось в то, что с ней произошло.
Пока Обри завтракал с Ксавье и Оливером, она лежала, раскинувшись в блаженном оцепенении, не переставая удивляться ненасытному аппетиту Киприана. Она была главным блюдом его завтрака. А он — ее, подумала она, заливаясь жарким румянцем. В течение всей долгой ночи и последовавшего за ней утра Киприан ощупывал, пробовал на вкус, впитывал в себя каждое местечко на ее теле, а она училась делать то же самое с ним. Доставлять удовольствие ему было так же восхитительно и так же волновало ее, как и все, что проделывал с ней он, Когда Киприан наконец ушел, она решила вымыться с помощью ведра и губки, однако следы их неистового соединения, оставшиеся на ее теле, привели ее в смущение. Она увидела покрасневшую кожу на груди, где ее колола его щетина. И внутреннюю сторону своих бедер. А вот этот маленький синяк на шее (она рассмотрела его в крошечное зеркальце на длинной ручке — один из подарков Киприана), несомненно, появился, когда они занимались любовью второй раз. Киприан тогда действовал дольше и изощреннее, заставляя ее рыдать от наслаждения. Он прижимал ее к кровати всей своей тяжестью и целовал ее всю, не пропуская ни одного квадратного дюйма ее кожи. Странно, что после этого у нее остался только один синяк, подумала Элиза. Их должно было быть по меньшей мере полторы сотни, и она сейчас сделалась бы похожа на леопарда.
