Энтони умер — предположительно от передозировки героина — спустя две недели после продажи своего бизнеса «Разносчикам льда», не оставив после себя наследников.
В 1889 году, во время ежегодных летних каникул в Балморале, принц Альберт решил сбрить и заново отрастить свою бородку. Находившийся при нем придворный художник в течение пятидесяти двух дней ежедневно рисовал его портреты, на основании которых для увековечения сего события впоследствии разработал и отпечатал колоду карт. В 1972 году агент, представлявший интересы Фрэнки Теста по прозвищу Чикенмен, приобрел эту колоду на частном аукционе за сто двадцать тысяч долларов. Колода получила известность под названием «Отбивные Аля» — в честь принца Альберта и филадельфийского ресторана, где Чикенмен держал свой двор.
В 1993 году Вей Сиян, студент-выпускник по специальности «роботехника» университета Калифорнии в Беркли, используя механический манипулятор, прикрепленный к аэрографу, изготовил пятьдесят две игральные карты размером с микрочип. Каждая карта несла на себе изображение человека, прославившегося в истории компьютерной техники. Один из профессоров выразил желание приобрести у него эту колоду за пятнадцать тысяч долларов, однако Вей, чье жилище было страшно захламлено, потерял ее вскоре после того, как принес из лаборатории домой.
Остается только гадать, какая цена установится на колоду Хьюли, если она паче чаяния снова будет обнаружена.
ЕСЛИ ОНО ПОПАДЕТ НА ЗЕМЛЮ, ТО ОТДЕЛИТ МАТЕРИЮ ЗЕМЛИ ОТ МАТЕРИИ ОГНЯ, ТОНКОЕ ОТ ГРУБОГО
Весь обратный путь из «Блю-Пойнт» до Линкольна я задавался вопросом, стоит ли возвращаться домой и какой в этом смысл. Распростившись с профессором, я попытайся разогнать легкий алкогольный дурман, прогулявшись по новому парку, разбитому на полоске земли, тянувшейся вдоль реки. Его посыпанные кирпичной крошкой дорожки и арочные мостики воплощали бюрократическую идею создания «чего-то в европейском стиле». После прогулки по парку я купил за четыре доллара чашку кофе в модерновом, с оранжевыми стенами кафе, выстроенном на месте «Заведения матушки Фатимы». Матушка Фатима умерла около года назад, ее овдовевший муж вернулся в Лоуль, а сыновья продали заведение, начало которому положил прилавок с едой для докеров. Со временем прилавок превратился в довольно популярный ресторан, который облюбовали представители богемы, арендовавшие квартиры в окрестных домах, перестроенных из пакгаузов. Когда этот район вошел в моду и арендная плата возросла, реальные представители богемы перебрались в Олнейтон, а на их месте обосновались высокооплачиваемые программисты, адвокаты и врачи, которые демонстрировали свою крутость и приверженность новейшим веяниям, выставляя на всеобщее обозрение ярлыки купленных в модных бутиках пиджаков. Хотя мне больше по душе добрые старые времена, должен признать, что кофе в новомодном кафе был все-таки лучше того, что подавали у матушки Фатимы.
К счастью, поездка в обратном направлении обошлась без всяких происшествий, и около шести вечера я чинно припарковал свою машину на привычном месте между знаком «Парковка запрещена», мусорными ящиками и раздолбанной белой «селией». Вечер был прозрачным и теплым. Реявший в воздухе легкий бриз доносил характерные для поздней осени запахи дыма и гниющих листьев. Движение на улицах Линкольна было обычным для субботнего вечера — то есть полностью отсутствовало. «Колонист» — таверна через улицу с неоновой рекламой пива в витрине и мушкетом и треугольной шляпой над входом — подавала признаки активной деятельности, но это были единственные проявления жизни вокруг меня.
Одолев последний пролет лестницы перед своей квартирой, я заметил прикрепленную к двери записку и от полноты чувств закатил глаза: миссис Тауэлл, моя домохозяйка, имела обыкновение вешать мне на дверь письменные предупреждения, если я нарушал хотя бы малейшее из сонма ее неписаных правил. Они с мужем проживали этажом ниже и владели десятью квартирами в доме, не считая принадлежавших им в этом квартале других видов собственности. Хотя они казались доброжелательными людьми, перспектива сдать квартиру одинокому молодому парню из большого города явно представлялась им сомнительной, и супруги вечно опасались какого-нибудь подвоха с моей стороны. Так, на прошлой неделе миссис Тауэлл оставила у меня на двери отпечатанное на машинке заявление, гласившее, что броски в стену теннисным мячом «угрожают ослабить перекрытия и вызвать общее разрушение конструкции дома». Конечно, ничего приятного для окружающих в этой привычке нет, но в другом месте соседи ответили бы мне стуком в стену и этим бы ограничились. Однако чете Тауэлл такая мера определенно представлялась недостаточно эффективной. Ходили слухи, что в уик-энды они по вечерам копались в мешках для мусора, чтобы по числу бутылок от спиртных напитков определить, кто из жильцов сколько пьет, и взять это на заметку.
Подойдя к двери, я заметил, что сообщение в прямом смысле приколочено к ней, хотя слабо и довольно-таки ржавым гвоздем. При ближайшем рассмотрении это оказался стандартных размеров почтовый конверт, на лицевой стороне которого красовалась жирная печать с жезлом и двумя обвившими его змеями, похожая на медицинский символ. Приглядевшись, я понял, что это скорее рисунок, нежели печать, этикетка или ксерокопированное изображение. Внизу липкой лентой была приклеена полоска газетной бумаги с моим именем, напечатанным под заглавием какой-то статьи из «Курьера».
Я открыл конверт, который, к большому моему удивлению, не содержал никакого послания. Вместо него я обнаружил на дне человеческий зуб. На первый взгляд его удалили совсем недавно: на обратной стороне конверта осталось кровавое пятнышко в том месте, где он соприкасался с бумагой. Кроме того, зуб был окрашен кровью — красной, а не коричневой. От конверта исходил неприятный гнилостный запах испорченных зубов, от которого меня едва не стошнило. Я дрожащими руками достал ключ, быстро вошел в квартиру и впервые за все то время, что жил в Линкольне, запер дверь на все замки и засовы.
В комнате мое внимание привлек мигавший автоответчик. Я нажал на кнопку «воспроизведение», и послышался голос Ханны.
— Привет, Пол Томм. Это Ханна. Звоню, чтобы узнать, вернулись ли вы после ленча с профессором. Хочу пригласить вас на обед с одной преподавательницей. Перезвоните мне, когда получите это сообщение. Заранее благодарна.
Я взял телефон, чтобы ей перезвонить, но решил, что из соображений собственной безопасности прежде стоит поставить кого-нибудь в известность о полученном мной странном пакете. Олафссоны вряд ли заинтересуются моим сообщением, Арт скорее всего предложит приехать к нему домой и обсудить этот вопрос с Донной или вызовет копов сам. Но мне не хотелось поднимать из-за этого дела слишком большой шум. На мгновение у меня появилось искушение позвонить матери, но секундой позже я понял, что мой звонок лишь сильно ее напугает, не возымев никакого практического значения. Приняв все это во внимание, я подумал, что хоть Линкольн и находится вне юрисдикции Джо Джадида, было бы вполне логично обратиться к нему: он в курсе моего расследования и отнесся ко мне доброжелательно, даже не будучи знакомым лично. Конечно, я сильно сомневался, что он находится на рабочем месте в субботний вечер, но для самоуспокоения решил все же попробовать, а в случае неудачи позвонить Арту.
