— Мне приснилось, что я убила тебя, — всхлипнула она. — Убила и закопала. И тебя сожрали дикие свиньи.
Он крепче прижал ее к себе.
— Спи спокойно, это всего лишь кошмар, на самом деле ничего не случилось.
Магда глубоко вздохнула, снова откинулась на подушку и через несколько минут заснула. Лукас еще долго смотрел на нее. Страх, словно раскаленный нож, засел в его теле.
Через два дня пришла следующая фотография. В этот раз по почте и однозначно адресованная «Signore Tillmann, localita La Roccia». Лукас сам забрал это письмо на почте и на этот раз уже был готов к тому, что его ожидало.
Снова фотография Йоганнеса. С другого ракурса, но не менее страшная. Только не так близко, с несколько большего расстояния, но все равно Лукас не мог определить, где был сделан снимок.
Чего хотел человек, отправлявший эти фотографии? Неужели чтобы Лукас просто сошел с ума?
Его бросило в пот. Он лихорадочно пытался сообразить, что делать и как себя вести, но в голову не приходило ни одной мысли.
49
Хильдегард Тилльманн спала, может быть, от силы часа три. Если вообще спала. Так было уже много дней или даже недель. Причиной тому были невыносимые боли в спине и мысли о Йоганнесе, не дававшие ей покоя. С половины пятого утра она уже не спала и тихонько лежала, не решаясь включить свет, чтобы не разбудить Рихарда. Ей срочно нужно было принять таблетку от боли, но она не осмеливалась встать.
Количество таблеток, которые она глотала, было трудно себе представить, и каждый день она удивлялась, как желудок вообще может это выдержать. Она принимала лекарства от повышенного давления и холестерина, аспирин для разжижения крови и предупреждения инфаркта, а кроме того калий для сердца, кальций для костей, витамины для укрепления общего состояния организма, кое-что от запоров, обезболивающее для спины, а теперь еще антидепрессанты, успокоительное, снотворное на ночь, что, впрочем, ничего не меняло и она по-прежнему не могла уснуть. В ее баночке для лекарств постоянно лежало пятнадцать таблеток на каждый день, а если ко всему прочему добавлялась простуда или что-то еще, у нее появлялось чувство, что она существует только благодаря медикаментам.
— Твои боли в спине имеют чисто психическую природу, — все время повторяй Рихард, — тебе в настоящий момент просто приходится нести тяжкий груз.
Это Хильдегард знала и сама, от замечаний мужа было мало толку. Но боли в спине не исчезали, даже если она и понимала, отчего они происходят.
С тех пор как Йоганнес исчез, она больше не готовила еду, не наводила порядок в квартире и не ходила за покупками. Рихард делал все это неохотно, но молча. А Хильдегард теперь, тихо страдая, лежала на диване и думала, не будет ли, в конце концов, безболезненнее и лучше просто принять чрезмерную дозу снотворного или прыгнуть с крыши высотного дома.
Она чувствовала, что настроение Рихарда с каждым днем становится все хуже, но пока что он ничего не говорил, не выставлял никакого ультиматума, поскольку считал болезнь жены временным явлением.
Раз в два дня звонил Лукас, и Хильдегард только и жила в ожидании этого момента, этого телефонного звонка, который звучал для нее как-то иначе, чем любой другой звонок.
В половине шестого она не выдержала. Она встала и тихо, насколько позволяла больная спина, выскользнула из спальни. Рихард дышал спокойно и тихонько похрапывал. К счастью, он не проснулся.
В ванной она поставила маленький пластиковый стул под душ и сидела, поливая плечи теплой водой. Она думала о Йоганнесе. Как он в десятилетнем возрасте сидел за кухонным столом, барабанил ножом и вилкой по столу и, сияя, пел «Мы есть хотим, есть хотим, есть хотим» в ожидании своих любимых картофельных оладий. Через несколько секунд Лукас тоже подключался к пению. Хильдегард жарила оладьи, улыбаясь про себя, и благодарила небо за прекрасных сыновей, которые от радости жизни распевали во всю глотку.
В шесть часов она уже сидела за кухонным столом и пила первую чашку кофе. Кофе был горьким, но она радовалась, что вообще может чувствовать хоть какой-то вкус, потому что сладкое, кислое или острое для нее, собственно, уже не имело никакого значения. Она едва замечала разницу между ними.
Она даже не попыталась раздвинуть гардины в кухне. Ее не интересовало, светило за окном солнце или шел дождь. Так же точно мало ее интересовало, что творится в мире, поэтому она не стала включать радио.
В половине девятого пришел Рихард.
— Доброе утро, — сказал он, взял чашку и налил себе кофе. — Как ты спала?
Она пожала плечами и улыбнулась. Он и так знал ответ.
Рихард вымыл посуду после завтрака, убрал постель, проветрил спальню, пропылесосил гостиную и заглянул в холодильник проверить, достаточно ли там овощей к обеду или все же придется идти за покупками. Салата было еще достаточно, и он был почти благодарен судьбе за то, что не придется выходить из дому. Потом он отправился в маленькую комнату за кухней, которую переделал в свое ателье.
С тех пор как ушел на пенсию, он почти все свободное время посвящал исключительно своему хобби: строил модели знаменитых зданий и сооружений из спичек. Сейчас он работал над зданием рейхстага в Берлине и надеялся, что сделает его до Рождества. Это был заказ одного врача, который выставлял в своей частной клинике столь необычные произведения искусства и платил за это огромную цену.
Рихард любил работать со спичками. Он концентрировал свое внимание на том, чтобы обработать спичку так, чтобы она выглядела, к примеру, как толстая балка, и это занятие поглощало его настолько, что он забывал все остальные заботы, болезнь жены и даже вероятность того, что его старшего сына уже нет в живых.
Хильдегард сидела до десяти часов в кухне. Потом она сходила в ванную, переоделась и уселась на диван в гостиной, чтобы весь оставшийся день гипнотизировать телефон.
В половине двенадцатого позвонил Лукас.
— Все без изменений, мама, — сказал он, — к сожалению, ничего нового. Йоганнес не звонил, и мы знаем не больше, чем позавчера. Полиция навела справки в больницах и аэропортах Рима, но больше они ничего не делают, потому что не предполагают, что произошло преступление, и считают, что взрослый человек может находиться там, где он хочет. Нам нужно просто ждать, мама. Ждать, что он вернется сам. Наверное, у него была причина, раз он исчез. И проблема заключается в том, что мы этой причины не знаем.
У Хильдегард перехватило горло. Она едва могла говорить.
— А у них… — робко начала она. — Я имею в виду, есть какой-нибудь контакт между итальянскими и немецкими органами?
— Не представляю.
Хильдегард вцепилась в подлокотник дивана, пытаясь взять себя в руки.
— Я этого не понимаю! — вдруг закричала она. — Неужели это такая мелочь? Неужели каждый день люди бесследно исчезают без всякой причины?
