— А куда теперь они девают этот мусор?
— Часть сжигают, часть вывозят на свалки.
— А остальное?
— А для остального у нас есть море, — сказала она, словно это было совершенно нормально.
— Ага.
Взяв в руки ложечку, синьорина аккуратно положила ее рядом с чашкой.
— Как в Сомали, — сообщила она. — Там тоже все выбрасывают в море. Когда правительства нет, каждый волен делать все, что ему заблагорассудится.
К их столику приблизился официант, и Dottoressa Ланди заказала еще чашку кофе. Брунетти знал, что до обеда ему больше одной чашки пить не стоит, и попросил принести стакан минеральной воды. Он не хотел, чтобы им пришлось прерывать разговор из-за официанта, и потому молчал. Синьорина, кажется, была благодарна ему за эту тишину, нарушаемую лишь тиканьем часов. Вернувшийся официант поставил перед ними напитки.
Когда он ушел, синьорина Ланди заговорила:
— Он ведь приезжал к вам, чтобы расспросить о том мужчине с фотографии? — спросила она, меняя тему разговора. Ее голос звучал уже совсем спокойно, как будто перечисление содержимого тех первых грузовиков помогло ей взять себя в руки.
Брунетти кивнул:
— И?
Ну вот, понял Брунетти, и настал тот момент, когда ему надо призвать на помощь весь свой жизненный опыт, личный и рабочий, и решить, можно доверять этой девушке или нет. Он знал о своей слабости к страдающим женщинам — хотя и не догадывался о масштабах проблемы, — но знал и то, что чутье его редко подводит.
Судя по поведению синьорины, для нее смерть Гуарино не отменяла его доверия к Брунетти. У Брунетти, в свою очередь, не было причин в чем-либо ее подозревать.
— Его зовут Антонио Террассини, — сказал он. Со стороны синьорины не последовало никакой реакции — она даже не спросила, как ему удалось это выяснить. — Он член одного из кланов, входящих в Каморру. Вам что-нибудь известно про это фото? — спросил он.
Синьорина принялась помешивать кофе. Затем приставила ложку к молочнику.
— Тот мужчина, которого убили… — начала она, затем посмотрела на Брунетти совершенно больным взглядом и прикрыла рот ладонью.
— Ранцато? — помог ей Брунетти.
Вместо ответа синьорина Ланди кивнула.
— Да, — помолчав, снова заговорила она. — Филиппо сказал, что это Ранцато прислал ему фотографию.
— Что-нибудь еще вам известно?
— Нет, только это.
— А когда вы видели его в последний раз? — решился задать вопрос Брунетти.
— За день до того, как он уехал к вам.
— Но не после?
— Нет.
— А он вам звонил?
— Да, дважды.
— И что сказал?
— Что переговорил с вами и решил, что вам можно доверять. А во второй раз сказал, что вы виделись еще раз и он отправил вам фото. — Она остановилась, словно раздумывая, стоит продолжать или нет. — Еще он назвал вас очень настойчивым.
— Согласен, — кивнул Брунетти, и оба погрузились в молчание.
Синьорина в задумчивости смотрела на свою ложку, словно взвешивала, не следует ли ее передвинуть.
— Зачем было его убивать? — вдруг произнесла она, и Брунетти понял, что она согласилась с ним встретиться, только чтобы задать этот вопрос, ответа на который у него не было.
С другого конца зала послышались голоса. Брунетти оглянулся: это всего лишь официанты переговаривались о чем-то своем. Снова повернувшись лицом к синьорине, он понял, что она тоже обрадовалась этой секундной передышке. Бросив взгляд на часы, Брунетти увидел, что до следующего поезда на Венецию у него остается всего двадцать минут. Кивнув официанту, он попросил принести счет.
Рассчитавшись и оставив на столе чаевые, они встали из-за стола. Солнце на улице светило еще ярче, и воздух прогрелся еще на несколько градусов. Прежде чем сесть за руль, синьорина Ланди бросила на заднее сиденье свою куртку. Всю обратную дорогу они молчали.
Они остановились перед станцией, и Брунетти пожал ей руку.
— Есть еще кое-что, — сказала вдруг она, когда Брунетти уже потянулся, чтобы открыть дверцу. Ее голос звучал так серьезно, что Брунетти замер. — Надо было сразу вам сказать.
Он посмотрел на синьорину.
— Примерно две недели назад Филиппо сказал мне, что до него дошли кое-какие слухи. В это время в Неаполе как раз бушевали страсти — там позакрывали свалки, и в городе было полно полиции. Так что они перестали вывозить мусор грузовиками и самую мерзкую дрянь начали складировать. Ну, во всяком случае, Филиппо так сказал.
— Что за «мерзкая дрянь»? — решил уточнить Брунетти.
— Высокотоксичные отходы. Химикаты, может даже, ядерные отходы. Кислоты. Короче говоря, все то, что обычно хранят в контейнерах и бочках. Всем известно, что самые опасные вещества перевозят именно так. Но они не рискнули вывозить их из города, пока он кишел копами.
— А он знал, где находится этот их склад?
— Не совсем, — уклончиво ответила синьорина. Так обычно говорят люди, не приученные врать. Брунетти внимательно посмотрел на нее, прежде чем она успела отвернуться. — Он может быть только в одном месте, верно?
Паола бы им гордилась, подумал Брунетти, не сводя глаз с синьорины Ланди. При ее словах он сразу же подумал об одном рассказе, автора которого не помнил. То ли Готорн, то ли По. Рассказ назывался… какое-то там письмо, и Брунетти вынес из него изящную идею: письма надо прятать там, где их никто не заметит — среди других писем. Элементарно. Химикаты тоже можно спрятать среди других химикатов, и никто их никогда не найдет.
— Вот почему его бросили на территории нефтехимического завода, — понял Брунетти.
— Филиппо говорил, что вы умный, — с невыносимо грустной улыбкой ответила синьорина.
23
Вернувшись в квестуру, Брунетти решил начать расследование с самого нижнего звена «пищевой цепочки» и переговорить с одним из своих информаторов. Он давно не общался с Клаудио Вицотти — мягко говоря, препротивным субъектом. Несколько десятков лет назад этого водопроводчика принял на работу один из нефтехимических заводов Маргеры. Клаудио сразу же вступил в профсоюз и за долгие годы работы достиг в рядах этой организации небывалых высот. В данный момент в число его обязанностей входила в том числе и защита интересов рабочих, получивших увечья на производстве. Впервые Брунетти познакомился с Клаудио несколько лет назад, примерно год спустя после того, как тот убедил одного рабочего, пострадавшего в результате падения с плохо закрепленных лесов, отозвать свой иск против работодателя, получив в качестве компенсации десять тысяч евро.
А потом всплыла очень интересная история: пьяный бухгалтер, перекидываясь в картишки с приятелями, пожаловался им на хитрющего подлого мужика из профсоюза, которому компания отстегнула двадцать тысяч евро, чтобы он убедил покалеченного работника отозвать свой иск. Каким-то непонятным образом эти деньги растворились в воздухе, не добравшись ни до пострадавшего рабочего, ни до профсоюзной казны. Так как игра в карты имела место не в Маргере, а в Венеции, слухи о ней докатились до местной полиции, но не до рабочих, защите которых Вицотти посвятил свою карьеру. Брунетти, прознав про эту историю, вызвал Вицотти к себе. Сначала представитель профсоюза все отрицал, возмущался, обещал засудить бухгалтера и подать на Брунетти жалобу за преследование невинного человека. Тогда Брунетти напомнил Клаудио, что у покалеченного рабочего, человека весьма вспыльчивого и раздражительного, теперь одна нога короче другой, и он не слезает с обезболивающих препаратов. Брунетти не знал о взаимоотношениях Вицотти и его подопечных, но при желании легко мог добыть эту информацию.
