направление. Корсика, Крит, Италия, Греция. Отдельно можно заняться Африканским корпусом Роммеля.
— Не знаю, как вы преодолеете Гибралтарский пролив. Как только ваши корабли подойдут туда, там сразу появятся «волчьи стаи» адмирала Дёница.
— Вол-чии стаи?
— Подводный флот Германии.
Наблюдаю реакцию. Почему-то их это не пугает. Либо непуганые, либо есть методика или средства противодействия.
— Как-то так, господа. Короче говоря, в Европу вам соваться не стоит. Не забывайте о том, что у вермахта огромный боевой опыт. Если не считать нас, то германская армия — сильнейшая в мире. На данный момент. Позвольте откланяться. Мне пора. У людей моего положения рабочий день — круглые сутки.
Спохватываюсь. Кое-что забыл.
— Позвольте, мистер Уолкер, — пока не опомнился, забираю блокнот, читаю или пытаюсь читать. Везёт, что почерк более иль менее разборчивый. Ну-ка, а это что?
— Господин атташе, переведите вот это, — тычу пальцем.
— «Помощь Америки бесценна, говорит мистер Павлов»… — атташе переводит машинально, поэтому верно. Не соображает схитрить. Грожу смущённому корреспонденту пальцем, забираю у него карандаш, тщательно вычёркиваю лишнюю фразу.
— Текст интервью вам придётся проверить и утвердить в нашем МИДе, — строго указываю корреспонденту. — А вы, господин атташе, проследите за этим. В нашей стране к словам относятся очень серьёзно.
25 ноября, вторник, время 18:25
Москва, Кремль, Ставка ВГК.
Пришёл абзац, откуда не ждали. Покер-фейс стараюсь держать. Мехлис почти полчаса заливается соловьём о том, как народы Европы стонут под жестоким игом нацистов. С каким нетерпением ждут Красную Армию… блядский высер!
Не так страшен Мехлис, как подозреваю, что он идеи Сталина воспевает. Как ни прискорбно, и товарищ Сталин может налажать. Как говорится, не ошибается тот, кто ничего не делает.
— Что ви на это скажете, товарищ Павлов? — ага, перехватывает инициативу вождь. Сразу после предложения формировать национальные части из поляков, а в дальнейшем и других чехов.
— Как-то даже трудно сразу сказать, товарищ Сталин. В принципе, мы можем объявить набор добровольцев в той же Польше. Безусловно, резон в этом есть. Это их страна и они обязаны хотя бы принять участие в её освобождении.
Неощутимо, возможно, вижу только я, Сталин добреет лицом. Но мне придётся его огорчить.
— Только вы уж простите, товарищ Сталин, но я привык считать Польшу вражеской страной. И в двадцатом году у нас территории оторвали, а сколько крови дефензива испортила? Поляки ненавидят немцев, но и нас не любят. Кого больше, даже не знаю. Прошу заметить, что среди моих пленных около двух тысяч этнических поляков. Большая часть тыловики, но есть и из боевых частей вермахта.
Порчу радужную картину. Всем. Сталин мрачнеет.
— Опять-таки я совсем не возражаю против создания антифашистких национальных частей. Но сразу во весь рост встаёт несколько проблем. Во-первых, мы откроем канал для внедрения абвером своих агентов. В вермахте есть военнослужащие поляки, а абвер это структура вермахта.
— Вторая проблема — вооружение и снабжение. Чем вооружать поляков? Чем экипировать? Они захотят свою форму, как пить дать. Где-то у нас вроде было польское вооружение, захваченное в 39-ом году… но лучше наше. Или трофейное, немецкое, его тоже много.
— Ещё момент. Русский язык они массово учить не будут. Значит, им нужно где-то подобрать высших командиров, владеющих польским. Обучить польскому языку политруков. Либо учить польских офицеров русскому, либо ставить наших, владеющих польским языком. Кстати, где офицеров возьмём? Из нашего плена? Они там поголовно антикоммунисты.
— Мы можем соблазнить их, товарищ Павлов, возможностью увеличить свою территорию за счёт немецкой, — выкладывает убойный аргумент Мехлис. На самом деле, чрезвычайно невыгодный нашей стране. Типичная ошибка всех, считать, что положение страны будет вечным и неизменным. Они ведь просто подарить хотят. А так нельзя! Земля принадлежит тому, кто проливает за неё кровь. И никому больше!
— Какую-нибудь Верхнюю Силезию или Померанию? Хорошая идея, — нет дураков упираться рогом в волю верховного, а вот слегка подправить в сторону? — Под неё можно собрать поляков и бросить на захват той же Померании. А мы им поможем. Оружием, боеприпасами, техникой, авиаударами. Но пехотную работу они должны сделать своими польскими ручками непосредственно. Иначе ценить не будут.
Все замолкают. И резон в моих словах чувствуют и воля Сталина ясна.
— Ценность идеи ещё в том, чтобы навсегда рассорить эти страны. В будущем они никогда не смогут объединиться против нас, как мечтали об этом до войны поляки. Пусть грызутся между собой. Вечно, — на моём лице расцветает глумливая ухмылка.
А вот этот довод заставляет Сталина задуматься. Он что, не просчитал такую возможность? Ну, на то и мы, его советники.
Хрен его заставишь свернуть, вождя нашего. Но закинуть зерно сомнения, показать сложность всей задачи… запросто. И подсластить пилюлю не забываю.
— Рокоссовскому немедленно дам указание кинуть призыв среди польского населения вступать в Красную армию. Пусть вооружает, обучает, воспитывает. Посмотрим, что получится. Пока не получим отдельную статью снабжения, временно вооружим их трофейным оружием. Хм-м, только вам, товарищ Мехлис, надо тщательно обдумать текст присяги. Полагаю, заставлять их присягать Советскому Союзу не стоит. Если по итогу они станут самостоятельной польской армией.
Наконец, с этим неприятно сложным вопросом покончено, задачи обрисованы и можно приступить к решению другой, с виду мелкой, но перезревшей проблемы.
Директиву Наркомата обороны № 117 подкрепил Директивой Ставки с прямой ссылкой.
27 ноября, четверг, время 19:50.
Мелкий городок близ границы Польша — Восточная Пруссия.
Бронепоезд «Паллада».
Фурсов.
— Слав, плесни ещё, — расслабленно обращаюсь к Нефёдову. Оба сидим в предбаннике, друг и подчинённый наливает уже из полупустой банки местное пиво. Разжились на местной станции.
Хорошо живут броневики. В каждом бронепоезде баня с приличной парилкой, сушилка, прачечная. Прачек только нет, всё своими руками. Ну, так мы не баре.
Захватить мелкий городишко для нас пара пустяков. Техника отработана до мелочей. В Кенигсберге, если считать городом не только крепость, заправились, запаслись и рванули дальше. Чувствую нутром, что самое время. Пока дойчи не очухались, плоды победы можно срывать чуть не голыми руками. Как придут в себя, организуют оборону, нам придётся потеть. Сильно и с кровью.
— Интересно, когда дойчи опомнятся? — начинаю думать вслух, отхлёбывая незнакомо вкусный напиток.
— Опомнятся, ещё раз по башке дадим, — беззаботно пожимает широкими плечами Слава и поправляет съехавшую простыню.
Потом снова сидим в парилке, изгоняя из тела надоевшую стылость. Погоды стоят мерзкие. Слава начинает мечтать, чувствую, как отзываюсь
