победить тягу обычных мужиков к грудастым крутозадым кинодивам и к не столь недоступным, обитающим рядом девушкам и дамам нормальной комплекции.
Но история, совершив очередной виток своей пресловутой спирали, похоже, возвращается к истокам человеческого бытия: внекорпоральное оплодотворение in vitro может стать основой новой эпохи если не матриархата, то тотального промискуитета, при котором женщина сможет сама выбирать не только время зачатия, но и (в зависимости от толщины кошелька – сперма «успешных» и здоровых мужчин может недешево стоить) личность отца ребенка, который и не будет подозревать о своем отцовстве. Полное уничтожение традиционного института семьи, начатое «гражданским браком», будет продолжено и завершено в ближайшее время, если только маятник истории не качнется в обратном направлении – к новым Темным векам, а то и к рабовладельческому обществу. Ибо и такое возможно…
Книга в XXI веке: вперед, в прошлое?[22]
Пресс Гутенберга стал адской машинкой задолго до того, как появилась рука, способная поджечь фитиль. Но 200 лет спустя «великие французские просветители» таки сделали это, наштамповав с помощью немецкого изобретения (позаимствованного, впрочем, из китайских источников, равно как порох и бумажные деньги) не только свои энциклопедии, но и массу дешевых брошюрок с пропагандой «свободы», «братства» и «равенства». Первые (энциклопедии) поражали элиту, вторые (брошюрки) – третье сословие: городских недоумков, которым вскоре предстояло стать пушечным мясом «ррр-революционных» войн знаменитого корсиканца. Впрочем, и элита не блистала аналитическим способностями: герцог Эгалите тому красноречивый пример. Став зиц-председателем масонского Великого Востока Франции, этот почтенный отпрыск королевской фамилии перешел в стан буржуа, голосовал за казнь своего брата Людовика, но вскоре окончил жизнь на эшафоте, под кровожадные вопли своих прежних собратьев из предместий Парижа.
Впрочем, вернемся к прессу.
В целом первая тотальная манипуляция сознанием народных масс с помощью печатного слова прошла успешно, однако не с тем результатом, которого ожидали сами вышеупомянутые массы. Вместо «свободного человека в свободной стране» появился пролетарий, которому даже терять было нечего. Мир превратился в фабрику, а человек в нем стал работником.
И все бы ничего, но тут настал технический прогресс и первая промышленная революция. Мужику от сохи было сложно управляться с паровым двигателем, тем более – его собирать.
Дальше – больше.
Электричество, нефтедобыча, двигатель внутреннего сгорания…
Армии инженеров вышли на тропу войны с технической отсталостью. Тысячи лаборантов и МНС резали в сотнях лабораторий белых мышей во имя прогресса. Даже школьники занялись вивисекцией лягушек (да-да! как ни трудно это представить нынешнему толерантно-зелено-голубому социуму, были на планете Земля жуткие времена, когда дети резали лягушек при полном поощрении минобраза). Всеобщее начальное, а затем и среднее образование стали неизбежны. А с ними – неизбежна и всеобщая грамотность. И понятное дело, где грамотность, там и письменность. Все поголовно стали читать и писать.
Дело вроде неплохое, но у каждой палки два конца. Сначала писали диктанты и на заборах. Затем стали писать изложения и книги. Практически каждый попробовал себя в роли писателя. И никто (никто!) не признался себе, что не годен для этой роли. Только зависть бесчисленных врагов и непроходимая тупость (и опять же зависть) редакторов и издателей лишили мир миллионов новых Толстых, Достоевских, Марининых и Донцовых.
Нет, конечно, книги писали испокон веков. Но как писали? Вернее, как тиражировали?
Вот величайшая в мире Александрийская библиотека имела в штате 900 переписчиков. Сколько книг в год она могла «издать»? Более-менее объемную книгу один писец мог переписывать и год, и два. (Знаменитое Остромирово Евангелие переписывалось 203 дня – по сто строчек в день.) Конечно, если разделить рукопись по частям и раздать их всем переписчикам, то книгу можно было изготовить намного быстрее. (Так была переведена на греческий Тора – ее раздали по частям между 72 переводчиками, которые, по преданию, перевели Книгу за 72 дня.) Но от перестановки мест слагаемых сумма не меняется – в год выходило одинаковое количество названий и экземпляров, независимо от того, переписывали александрийские мастера или русские монахи каждый по книге или все вместе – одну.
Так было и в Западной Европе, и на Руси, и на арабском Востоке. Статус-кво сохранялся вплоть до изобретения Гутенберга.
Понятно, что в таких условиях графоманы не имели шансов. И не только графоманы. Для переписчиков, особенно в христианскую эру, тяжелая и требующая разносторонних навыков работа над рукописью была делом сакральным, к которому готовились с постом и молитвой. Романы и повести? Да побойтесь Бога! В основном – религиозная литература. Немного, скорее, в виде исключения, философская, естественнонаучная, прикладная. «Травники», «Лечебники», Священная история от сотворения мира. Шаг вправо, шаг влево – считался кощунством.
Стоили эти книги безумно дорого. Иногда одну книгу покупали вскладчину всем селом. Хранили их всегда под замком, часто – в тайных помещениях, скрытых от постороннего глаза в толще дворцовых или монастырских стен. (Вот Иван Грозный так хорошо спрятал свою библиотеку, что до сих пор не найдут.) Прятали не только потому что дорогие. Книга – источник знаний. А знание – власть.
Средний размер монастырской библиотеки Древней Руси – от сотни до трехсот-четырехсот экземпляров. У царя Ивана Грозного в его знаменитой «либерии», как считают, было 800 томов – огромное, поистине царское книжное собрание. Столько же накопилось к XVII в. в библиотеке Троице-Сергиевой лавры.
Так что с древних времен и до конца XVIII века, когда печатная продукция стала относительно дешева, книга была дорогим элитным товаром, доступным (как по причине дороговизны, так и массовой неграмотности) далеко не всем. Поэтому, когда ищут причину, почему в Древнем мире и в Средние века не было полноценных романов и повестей (историки литературы невнятно отмечают, что «возникновение романа занимает целые эпохи, начиная с античности и заканчивая XVII или даже XVIII веком»), то ответ довольно прост: для развития романа не было социально-экономических условий, не было потребителя и рынка сбыта.
Можно, конечно, объявить «Дафниса и Хлою» античным романом, но сути дела это не меняет – в Древнем мире, например, существовали паровой двигатель, архимедов винт, лифт в многоэтажных домах, такси со счетчиком и даже автомат по продаже святой воды, но к промышленной революции
