честное — я выделил голосом это слово — руководство.
Повернувшись к Копченому, тихо произнес:
— Запускайте Пашку и остальных.
Спустя пять минут в бухгалтерию вошел пухлый розовощекий парень лет тридцати с такой же проплешиной на голове, как у Лисицина. Что-то в этой жизни совсем не меняется. Павла сопровождал Фельдмаршал и героических пропорций тетка с начесом и с 5-м размером груди как минимум. Это была наш «молочный» бухгалтер, которую срочно выдернули на встречу. Судя по ее лицу, она понимала в происходящем примерно ничего, но зато фактуру имела зачетную. Выглядела тетка монументально, хоть сейчас в бронзе ваяй.
— Итак, знакомьтесь. Ваш новый директор, Павел Андреевич Суровкин. Выпускник московского института международных отношений, член ассоциации московских кооператоров. Павел Андреевич имеет большой опыт работы в коммерческих организациях, в том числе за рубежом. Он теперь будет вами руководить. Господин Лисицын уволен. Я вас пока оставлю, знакомьтесь.
В тюрьме, на соседней шконке сидел один жулик. Так вот, он рассказывал, что рейдерство — это всегда нахрапом, на адреналине. Иначе никак. Стоит толпе почуять хоть малейшую твою слабость, неуверенность — сожрут. А так слушают, глаза стеклянные. Сыпь пшено — клевать будут. Вот сейчас Пашка им пообещает счастье небесное, райские врата и так далее. Ну и кнут какой-нибудь выдаст. На этот счет Суровкин проинструктирован крепко.
Я вернулся с парнями в кабинет Лисицина и застал там сцену, как Копченый объясняет «за братву». Мол, волноваться не надо, заказывать международный звонок в Лондон, тоже пока стоит обождать. Вот бугор вернется и политику партии объяснит.
— Ты Василич, сделай шаг навстречу братве, и братва тебе два в ответ сделает. Сечешь, в натуре? — втирал Копченый экс-директору, на лице которого читалось некоторое сомнение во всем происходящем.
— Это мошенничество! — начал кричать Лисицын, только увидев меня — Вы подделали документы! Как господин Тарасов мог дать доверенность лобненскому нотариусу? Он в Лондоне уже как полгода!
— Ну, приехал ненадолго, — пожал плечами я. — Не по чину ты брал, Андрей Васильевич, вот и сказали тебе «чао».
— Я только вчера разговаривал с ним, он мне ни словом не обмолвился! — кипятился директор.
— Слушай, Лисицын! — не выдержал я. — Ты уже притомил своей душевной простотой. Собирай вещи и вали из кабинета! Сюда больше не возвращайся, понял? Новая охрана все одно тебя не пустит.
— Я этого так не оставлю, — заорал, покраснев, экс-директор
— Видит бог, я хотел по-хорошему, — достав «троицкий» Макаров из кармана, я приставил его к голове Лисицина. Мелькнула и пропала мысль, что надо бы почистить пистолеты погибшей братвы. Не дело так относится к оружию. — Поехали с нами. Поговорим в другом месте. Тут душновато. На свежем воздухе до тебя быстрее дойдет.
* * *
— П-п-простите, г-господа! — клацая зубами то ли от страха, то от холода, сказал Лисицын. — З-зем-мля мерзлая. Не получается копать.
Да, мы малость промахнулись. Пациент, который поехал копать себе могилу, сделать этого не смог. Для этого был нужен лом, а его мы с собой не захватили. Он уже взопрел, а мы даже малость замерзли, ожидая, когда же он выкопает хотя бы на штык. Нашим ожиданиям не суждено было сбыться. С физподготовкой у экс-директора Истока было совсем плохо.
— У меня бур лежит в машине, — предложил Копченый. — Хочешь, полынью себе пошире сделаешь? Тут недалеко пруд есть. А нам все равно, куда жмура прятать.
— Н-не надо! — промычал Лисицын.- Я все понял!
— И что же ты понял? — спросил я с легкой насмешкой.
— Я уволен, — потерянно ответил тот.
— Да ни хрена ты пока не понял, — жестко ответил я. — Пацаны, костер разжигайте, надо землю малость отогреть.
Все это заняло еще пару часов, когда яма глубиной чуть меньше метра вместила в себя директора кооператива. Ну почти вместила. Он ведь и тут схалявил, сволочь. Яма оказалась коротковата, пришлось ноги в коленях подгибать.
— А теперь понял? — спросил я, уставив в его перекошенное лицо ствол. — Молчишь? Значит, не понял!
Я выстрелил два раза чуть выше его головы, обдав фонтанчиками земли. Лисицын тонко завизжал, а когда на него полетели комья грязи, истошно завыл.
— Я сам уйду! Сам! И дела передам! Обещаю!
— И руку на прощание всем в офисе пожмешь! — продолжил я. — И самовар на прощание примешь в подарок! Расписной. Понял?
— Да! Да! Понял! — истошно орал директор, потому что Копченый и Карась методично забрасывали его комьями грязной, мокрой земли.
— Ты, все-таки, не понял! — скучающе смотрел я на него. — Это еще не все! Ты деньги у Тараса Артемовича украл. Надо вернуть. Кто там у тебя в фирмешке Промснаб директором трудится, а? Вспомнишь сам или помочь?
— Брат жены там! — орал Лисицын.- Все до копейки верну!
— Ну вот и молодец! — поощрительно сказал я. — Ты не возражаешь, если мы пока за твоей семьей присмотрим? Мы хорошо умеем это делать. Никто их даже пальцем не тронет.
— Не надо… не надо семью! — взмолился Лисицын. — Они ни в чем не виноваты.
— Почему это не виноваты? — пристально посмотрел я на него. — Еще как виноваты. Сладко ели, мягко спали на ворованные деньги. Получается, ты, крыса поганая, их тоже в блудняк ввел.
— Я все сделаю… — бледными губами прошептал Лисицын.
— Сроку тебе до завтрашнего утра! — жестко сказал я. — Привезешь в Исток два миллиона налом. А сейчас идешь домой, отмываешься от говна, надеваешь пиджак с гаврилой, забираешь трудовую, жмешь всем руки, а потом получаешь почетную грамоту и самовар.
— Какой самовар? — с тупым недоумением уставился на меня Лисицын.
— Вот ты темный все-таки! — сочувственно взглянул я на него. — Ты что, «Старики-разбойники» не смотрел? Ну там еще Евстигнееву самовар подарили на прощание.
— Так,
