— Чепуха, — возразил я. — Сейчас ты более обворожителен, чем когда бы то ни было.
— Из-за того, что моя мать — горничная?
— Из-за того, что твоя воображаемая мать-герцогиня. — И я описал, на какое воспитание и детство намекает стиль его поведения.
— Так было у Кливленда, — заметил он. — Частные учителя, загородный дом. У него все это было. Ха! Посмотри, кем он стал сейчас!
— Может, вас подменили при рождении?
— То, что ты видел сегодня вечером, не имеет ничего общего со мной! — Он сел и впился в меня взглядом, будто наказывая за провинность.
— Не имеет.
— Человек становится таким, каким хочет.
— Надеюсь, что ты прав, — произнес я, думая не о себе, а о нем.
— А что? И вообще, кто такой твой отец? Еврейский неонацист? Проктолог?
— Давай оденемся и прогуляемся, — предложил я.
— Нет, минуточку! Чем занимается твой отец? Давай, Арт, рассказывай. Брось, так нечестно. Ты обо мне знаешь, а я — нет.
— Я люблю тебя, — ответил я и встал, чтобы надеть брюки.
Мы долго шли, оставляя позади благоуханные темные улицы Шейдисайд, где вам приходится отодвигать в сторону низкие и буйно разросшиеся ветви деревьев и прорывать завесы паутины, которая соткана над тротуаром и оставляет щекочущие нити на губах и ресницах. Мы дошли почти до конца Ист-Либерти, и район заметно беднел на глазах. Растительность становилась все более чахлой и редкой, пока не исчезла вовсе. Мы оказались на углу торговой улицы, среди рваного облака чернокожих неудачников, хохочущих у питейного заведения на углу и возле забранных стальными решетками и жалюзи витрин закрытых магазинов. Мы замерли в нерешительности на краю этого запертого квартала, и Артур сказал, что нам стоит повернуть назад. Я услышал рычание собаки. Рядом с нами перед светофором остановился грузовичок, в его кузове сидел на привязи разъяренный доберман-пинчер, буквально источавший волны ярости. Каждый взрыв нервного смеха на углу провоцировал собаку на следующий приступ.
— Боже мой, — вздохнул Артур.
— Действительно, — отозвался я. — Бешеная собака.
— Это Кливленд.
— Да ладно, — отмахнулся я. — Все не так плохо. — А потом мне пришло в голову, что он вполне мог столкнуться с Кливлендом, как недавно произошло со мной, и просто об этом промолчать. Потом я посмотрел в кабину грузовичка и на пассажирском сиденье увидел смеющегося Кливленда, который стряхивал пепел с сигареты в окно.
— Что он тут делает? С кем он? — спросил я, стараясь разглядеть водителя грузовичка.
Пес продолжал рычать на одной ноте, будто биологическая машина, созданная для того, чтобы облаивать смеющихся чернокожих.
— Он нас не видит, — проговорил Артур. — Эй, Кливленд!
Кливленд обернулся, у него отвисла челюсть. Потом он усмехнулся и радостно нам помахал. Он что-то сказал, но я не расслышал что. Загорелся зеленый, и грузовик с визгом рванул вперед. Доберман вскинул передние лапы на борт и высунул голову под порыв ветра.
— Чем это он сейчас занимается? — рассмеялся Артур. — Ну и собака!
— Да, собака знатная, — согласился я. — А о том, чем он занимается, можно только догадываться.
Мы посмеялись, но по дороге домой, пока Артур шутил и балагурил, я не проронил ни слова. Меня ничто не могло ободрить. Странно, но болтовня Артура только раздражала меня, потому что, невзирая на мои полуденные мысли, я ужасно боялся, что видел Кливленда в последний раз. Позже мы занялись-таки любовью, но все прошло как-то натянуто и почти без слов. Когда мы закончили, Артур напомнил, что нам осталось всего три дня до возвращения хозяев дома. Я напрягся.
— И что будет потом? — высказал я вслух вопрос, который посетил меня впервые.
— Да, что будет потом?
— Куда ты пойдешь?
— Ну, я вообще-то думал о славном местечке, которое ты снимаешь на Террасе и которое в последнее время незаслуженно пустует.
— Не знаю, — пробормотал я и тут же с внутренним содроганием почувствовал, как возвращается такое знакомое ощущение тяжести.
Но Артур только обронил:
— Ладно, — и перевернулся на другой бок.
Итак, утром следующего воскресенья, полусонные, мы покинули Дом Предсказательницы Погоды. Из-за того что я никак не мог разобраться в своих желаниях, Артур прожил у меня три тяжких дня, лишенных всякой эротики, пока не переехал в следующий дом, который требовал присмотра в отсутствие хозяев.
21. Конец света
Однажды утром в конце первой недели странного нового августа я проснулся от телефонного звонка. Женщина из Хиллмановской библиотеки ледяным тоном проинформировала, что мне было выслано несколько уведомлений о необходимости сдать книгу Зигмунда Фрейда под названием «Избранные письма к Вильгельму Флису» еще десятого июня. Если я не верну книгу немедленно, то мне не выдадут диплом или прибегнут к иным мерам, которые непременно повлияют на перспективы моего трудоустройства. Если я не отнесусь с должным вниманием к этому последнему предупреждению, дело о книге будет передано в агентство по сбору платежей.
— Я вернул эту книгу в июле, — пролепетал я, протирая глаза. Я прекрасно помнил тот день. Мне не попадались на глаза никакие уведомления, но поскольку я сменил место жительство в самом начале лета, они вполне могли быть утеряны.
— Ну, в таком случае вам следует прийти в библиотеку и сделать запрос в отделе поиска и восстановления, — голос на минуту смягчился.
Разумеется, я старался не приближаться к Хиллмановской библиотеке. Я ходил на работу глухими улочками, обедал в подсобке магазина и был постоянно начеку, готовый бежать при виде ленточек цвета морской воды. Мы с Артуром, следуя негласному соглашению, не обсуждали его дела на работе, и если у него и случались неприятные стычки возле каталогов или фонтанчика с питьевой водой, если мерзкие слухи о нем и циркулировали в справочном отделе, отделах новых поступлений, дарений и обмена, я о них ничего не знал. Я умолял разгневанную библиотекаршу позволить мне справиться насчет книги по телефону, но она не желала даже слышать об этом. Она повесила трубку, не дождавшись окончания моей речи.
У Артура был выходной. Я нашел клочок бумаги, на котором записал его новый номер и позвонил, чтобы узнать, что ему известно об отделе поиска и восстановления, но мне ответил его сонным голосом новый автоответчик. Потом я вспомнил, что он собирался провести день с драгоценной Рири и ее кузенами в Латроубе. Он давно обещал ей присоединиться к ним.
— Это Арт, — сказал я после звукового сигнала. — И я собираюсь отправиться в пасть ко льву.
Я утешал себя мыслью, что, по крайней мере, все сойдет проще, если его не будет в библиотеке, когда я наконец вновь переступлю ее порог. Через полчаса я входил в библиотеку. Фанатам подсознательного будет небезынтересно, что я уделил особое внимание своему туалету, выдержав его в летних тонах: брюки цвета хаки, белая рубашка в тонкую розово-оранжевую полоску и свободно повязанный хлопковый галстук из Гонконга. Я торопливо направился к высокому манерному парню за центральной стойкой и украдкой осматривался, пока шел.
