мне, а я к нему. Мы остановились на расстоянии нескольких футов.
— Шарлотта, ты выглядишь, — он скользнул взглядом по моему платью, вплоть до накрашенных красным лаком ногтей на ногах и красных туфель с ремешками, а затем снова вверх, — потрясающе.
— Спасибо. — Ответила я, пригладив заколотые сбоку волосы. Честно говоря, чувствовала я себя немного неловко в таком красивом наряде. В основном я одевалась как сорванец, дабы мои клиенты не приставали ко мне так часто. Теперь я знаю, что это совершенно бесполезно. — Ты и сам выглядишь очень, очень хорошо, — ответила я.
Он ухмыльнулся, и на гладко выбритых щёках появились две маленькие ямочки.
— По сравнению с тем, когда ты видела меня в последний раз, уверен, это настоящий шок.
— На самом деле, это облегчение.
Мы оба смотрели в неловком молчании, я пыталась не сопротивляться чувствам, или тому, что мой пульс вышел из-под контроля, или тому, как хорошо Томмазо пах, весь такой чистый и цитрусовый, или тому, как стоя рядом с ним, я чувствовала себя в безопасности. Глупо отрицать притяжение или боль потери того, что могло бы быть между нами, будь всё иначе.
Лучший способ справиться с этим, встретиться с ним лицом к лицу.
— Шарлотта, я…
— Томмазо, я…
Мы заговорили одновременно, а потом оба сказали:
— Сначала ты.
Он поднял руку, чтобы остановить меня.
— Нет, я настаиваю. Ты имеешь право говорить первой. Но могу я предложить нам выйти на террасу? Внутри немного шумно.
— Конечно.
Он опустил голову и жестом показал куда идти. Мы вышли на улицу, откуда открывался вид на пляж Санта-Моника и длинный причал с красивыми мерцающими огнями. Оказавшись снаружи, мы нашли маленький столик, за которым можно посидеть в переполненном патио. Томмазо сел напротив и откинулся на спинку кованого железного стула, приглаживая чёрный галстук-бабочку. Он так красив и это свирепое, опасно-сексуальное выражение в его глазах, линия его угловатой челюсти, то, как он довлел над присутствующими, что заставляло всех хотеть смотреть, но не связываться с ним.
— Полагаю, тебе слово, Шарлотта. — Он сверкнул холодной улыбкой.
— О, прости. — Я пялилась. — Просто хотела сказать…
— Могу я предложить вам что-нибудь выпить? — спросила рыжеволосая официантка с круглыми глазами, которая практически появилась из ниоткуда.
— О, э-э-э. Ничего, — сказала я.
— Я выпью скотч. Чистый. Двойной.
— Что же, в таком случае, — ответила я, — мне то же самое. Но лучше текилу. И тройную. С долькой лайма.
Томмазо посмотрел на меня.
Ну, да, это не то же самое. И я только что заказала тройную порцию текилы. Ну и что? Мне нужно немного успокоиться после того, как закончу говорить то, что должна сказать.
— Сейчас подойду, милая, — сказала официантка, причмокивая жвачкой. — Но придётся подождать. Наш бармен пропал без вести, и у нас за стойкой Пчёлка.
— Прости, ты сказала, что пчёлка? — спросила я.
— Да. — Она надула пузырь и позволила ему лопнуть. — Но не переживай. — Она с важным видом удалилась, а я осталась почёсывать затылок.
Томмазо, видимо, заметил.
— Она имела в виду Богиню Пчёл. А её священный улей повсюду, куда бы она ни пошла.
Хорошо.
— Спасибо, что объяснил; никогда бы не поняла.
— Но у тебя случился бы сильный шок, пойди в бар. Она носит улей на голове.
— Интересно. — Я кивнула.
— Довольно. Итак, что ты хотела сказать?
Уф. Так неудобно. Мне очень хочется, чтобы официантка поторопилась с моим напитком.
— Я, эм, хотела сказать, что… что… Дерьмо.
Я хотела сказать, что он причинил мне боль. Что хотела, чтобы он с самого начала сказал мне правду о том, кто он и чего хотел от меня, даже если я, возможно, не готова была принять. Хотела сказать, что была чертовски зла из-за обмана и того, как заставил меня сильно полюбить его, когда у нас не было шанса. Хотела сказать, что скучала по нему. Так сильно, что было больно дышать. Вместо этого изобразила улыбку и посмотрела ему в глаза. Матерь божья. Они бирюзовые. Да, теперь, когда я могла видеть его при небольшом освещении, заметила его красивые светлые глаза. Здорово. Теперь он стал ещё сексуальнее. Придурок!
— Да? — надавил он.
— Рада, что у тебя всё получилось. Ну, не стать злым и не попасть в тюрьму. И что вы с Эммой смогли, наконец, — я с трудом сглотнула, — соединиться.
Томмазо рассмеялся.
— Соединиться?
— Ну, да. Или вы снова вместе, или признались в своих чувствах, называй, как хочешь.
Он скрестил руки на груди.
— Значит, думаешь, мы с Эммой вместе.
— Я видела, как вы смотрели друг на друга. Она хотела тебя, и у тебя явно есть к ней чувства.
— Ты действительно думаешь, что её муж позволил бы мне жить, имей я романтические чувства к ней? Он Бог Смерти и Войны. Вроде, в таком порядке. Или нет. Не помню точно. Ладно, проехали. Дело в том, что он, не задумываясь, оторвёт мне голову, если я прикоснусь к его паре.
Я так и думала. Летев обратно вместе с тем мужчиной, я наблюдала, как он несколько раз ударял себя кулаком по ладони, повторяя имя Томмазо. И долго продолжал сжимать кулак, что было очень тревожно.
— Не моё дело, как вы двое — или трое — решаете свои дела, — сказала я ровным тоном.
Он покачал головой.
— Здесь нет двух. И уж точно, чёрт возьми, нет троих. — Я выгнула брови, и он протянул руку через стол, чтобы взять мою. — Да, у меня были сильные чувства к Эмме, когда мы встретились, и, как ты слышала, у неё когда-то тоже были чувства ко мне.
— Она сказала, что любит тебя, а не любила.
— Да, но не так, как
