Если ему подсовывали план Вены или какого-нибудь другого города, он отвечал то же самое, и никто не мог поколебать его во мнении, что Барселона должна идти своим, особым путем, а не заниматься бездумным подражательством.
Однажды после причастия ему привиделось, будто он сидит у себя в кабинете, в своем начальственном кресле, положенном ему по рангу алькальда, и вдруг входит герольд с докладом о некоем визитере. «Наверняка какой-нибудь проситель или член муниципального собрания», – подумал было алькальд, но герольд пояснил:
– Он представился как кабальеро из Олота[52], – и тут же исчез, а на его месте как из-под земли вырос посетитель.
Бедный алькальд сомлел от страха: от фигуры незнакомца во все стороны исходили снопы фосфоресцирующего света, кожа излучала сияние, словно была покрыта тонким слоем серебристой краски, волосы серебряными нитями падали на плечи. Туника матово поблескивала и казалась сделанной из жидкого металла неземного происхождения. Алькальд не осмелился затронуть эту щекотливую тему, лишь спросил, чем обязан столь высокой чести.
– Мы замечаем, – промолвил посетитель, – что с некоторых пор, вкушая от Тела Господня, ты не предаешься ему душой, а думаешь о бренных мирских делах.
– Дело отнюдь не в благочестии, а в моей рассеянности, – оправдывался алькальд. – Последнее время меня беспокоит план благоустройства города; я ступил на стезю горестных сомнений и не знаю, как быть.
– Завтра, – сказал посетитель, – с первым пением петухов ступай к старым западным воротам и жди. К тебе подойдет избранник, но не говори ему ни слова о том, что я тебе явился.
Тут алькальд очнулся и снова увидел себя в церкви: он стоял перед алтарем, уткнувшись коленями в молельную скамеечку, и ощущал на языке вкус облатки. Забытье длилось какое-то мгновение.
На следующий день точно в назначенный час алькальд ждал избранника на том самом месте, где по случайному стечению обстоятельств спустя несколько лет была возведена Триумфальная арка, служившая входом на территорию выставки. Несмотря на раннее время вокруг толкался народ, громыхали телеги, по улицам гнали скот. Чтобы не быть узнанным, алькальд обрядился в капоте – длинный плащ и чамберго – широкополую шляпу, скрывавшую лицо. Маскарад довершал глиняный горшок с козьим сыром, который он время от времени поливал маслом и приправлял тимьяном, а потом тщательно перемешивал по примеру работников на ферме его деда, куда он приезжал еще ребенком. В трудах праведных незаметно пролетел день. От проходивших мимо людей он услышал о панике, царившей в городе по поводу исчезновения алькальда, – его хватились утром и безуспешно искали с тех пор, как он, вопреки обыкновению, не пришел в церковь послушать мессу. Люди говорили также, что из казны не пропало ни одного сентимо, – новость, взбудоражившая город сильнее всех остальных. И только к вечеру, когда солнце огромным раскаленным шаром зависло над горизонтом, алькальд увидел направлявшееся к нему странное существо. Это был избранник. В детстве ему ошпарили кипятком левую сторону лица, и теперь она была покрыта глянцевой голой кожей, меж тем как другая, изборожденная глубокими морщинами, являла миру одинокий ус и половину длиннющей бороды. По заросшему лицу алькальд понял, что избранник проделал долгий путь пешком, но не услышал от него внятного объяснения, то ли он уже прошел по дороге Сантьяго[53], то ли лишь намеревался по ней отправиться. Впрочем, он не вполне разобрал и его имя, возможно вымышленное и звучавшее более чем странно: Авраам Шлагобер, или, в переводе с немецкого, Авраам Сливочный. Отрекомендовавшись, избранник поспешил заверить, что он не еврей, напротив, убежденный христианин и паломник, исполнявший какой-то обет, а какой именно – сказать отказался. Упомянул только о своей профессии строителя. Этого было достаточно, чтобы алькальд тут же потащил его в муниципалитет, показал планы развития Барселоны с пригородами и предоставил в его распоряжение все необходимое для проектных разработок.
– Барселона станет городом Царя Небесного, о котором говорит в своих откровениях святой Иоанн, Новым Иерусалимом, – заявил Авраам Шлагобер. – Иерусалим разрушен, и ему уже не подняться вновь, ибо сказал Господь: от него не останется камня на камне, и стать центром христианства суждено другому городу.
А так как Барселона находится на одной широте с Иерусалимом и, подобно ему, стоит на Средиземном море, то алькальд тут же уверовал в ее избранность. Они склонились над Библией и вместе прочитали слова откровения: И я, Иоанн, увидел святой город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный, как невеста, украшенная для мужа своего. И услышал я громкий голос с неба, говорящий: ce, скиния Бога с человеком, и Он будет обитать с ними; они будут Его народом, и Сам Бог будет с ними Богом их. И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет; ибо прежнее прошло. Проект был завершен меньше чем за шесть месяцев, после чего Авраам Шлагобер бесследно исчез. Кое-кто утверждает, будто его и вовсе не существовало и проект разработал сам алькальд. Однако нашлись и такие, кто заявлял прямо противоположное: дескать, был такой человек, но звали его по-другому, и он не был ни паломником, ни строителем, а чистой воды авантюристом, который, узнав о смятенном душевном состоянии нашего алькальда, решил поживиться за его счет, хитростью выудил из своего покровителя содержательную часть его видений и перенес их на бумагу, а пока он этим занимался, жил на средства муниципалитета. Все это походило на правду. Так или иначе, но когда проект был завершен, алькальд нашел его приемлемым и вынес на обсуждение городского совета.
Первоначального варианта давно уже не существует: он был либо намеренно уничтожен, либо безвозвратно потерян, погребенный под непроницаемой толщей архивных бумаг. До нас дошли лишь его отрывочные наброски сомнительной достоверности да фрагменты докладных записок с перечнем расходов. В инженерных расчетах фигурировали такие меры длины, как морская сажень, парасанга, локоть и стадий[54], что, несомненно, посеяло бы в головах рабочих полный хаос, приступи они к реализации плана на самом деле. Проект предусматривал строительство судоходного канала, который должен был пройти через город от холма Тибидабо к побережью. От него направо и налево отходили двенадцать других (по числу колен Израилевых) – поуже и помельче. Они, в свою очередь, впадали в каскад искусственных озер, вокруг которых предполагалось сгруппировать ряд жилых кварталов, управляемых наполовину церковной, наполовину светской администрацией во главе с помощником алькальда и левитом[55]. Нигде в плане не было указано, откуда взять воду, чтобы наполнить основной канал и все его ответвления, хотя имеются ссылки на некие водоемы в районе нынешних фешенебельных кварталов: Вальвидрера, Ла-Флореста, Сан-Кугат и Лас-Планас. В центре старого города (по плану ему уготовили участь быть сметенным с лица земли за исключением собора и древних готических церквей Санта-Мария дел Map, Санта-Мария дел Пино и Сан-Педро де лас Пуэльяс) через канал предполагалось перебросить пять мостов, олицетворявших основные христианские добродетели. Здания муниципалитета, Провинциального совета[56]и Дома правительства были также приговорены к сносу, а на их месте планировалось возвести три базилики, соответствовавшие трем ипостасям души: разуму, воле и памяти. Было предусмотрено строительство торговых площадей Воздержания, Страха Господня и некоторых других. Остальные детали проекта канули в вечность, и мы никогда не узнаем, каковы они были в действительности. Что известно доподлинно, так это ошеломительные результаты его обсуждения на городском совете, закончившегося бурными овациями. Проект был поддержан единодушно и безоговорочно, причем без какого-либо давления со стороны муниципальных властей. Однако неожиданно вмешалась консистория[57], указав на необходимость соблюдения формальностей, предписанных действовавшим в то время законом; другими словами, принятый на городском совете проект должен был пройти через министерство внутренних дел по той простой причине, что от него зависели все муниципалитеты Испании. Алькальд рассвирепел:
