то поднимала, отодвигая в сторону подступающие слезы от всепоглощающего чувства без вины виноватой.
— Вы уже все решили? Без меня?
— Юля! Дорогая! — попробовал встать Володя, чтобы обнять беременную жену. — Понимаю, в твоем состоянии совершенно любая мелочь обижает, но, милая, тебе нельзя волноваться…
— Мелочь? Африка — мелочь?
— Юля, уверяю, я отлично понимаю, как это неприятно, но, даю слово, с твоего мужа не упадет ни единый волосок, только если, конечно, он сам себе его не выдернет.
В комнате стало так тихо, что секундная стрелка на часах, висевших на стене в коридоре, тикала непривычно громко. Юля вытерла пот со лба — разумеется, от обескураживающей новости она почувствовала острый прилив крови. Денисов внимательно смотрел за ее нервными движениями и стал говорить не словами утешения, а по делу:
— Охранное предприятие «Передел» в 1991 году организовали два боксера, и уже в конце 1992 года совершили первое заказное убийство. Один парень из Дагестана вызвал неудовольствие Рашида Сафарова тем, что слишком активно пытался разыскать в Москве бесследно пропавшего брата. Через несколько месяцев двадцатилетний юноша приехал в Москву и стал угрожать Сафарову расправой. Вскоре он был застрелен членом боксерской группировки на пороге квартиры брата.
— Вы подозреваете членов этой группировки в убийстве отца Володи?
— Верно.
— А при чем здесь Африка и Сафаров?
— Есть все основания предполагать, что Сафаров и его брат Омаров подались туда, подальше от России и Лондона.
Володя снисходительно обнял жену за талию, Юля обхватила его за шею, показывая округлившийся живот, и прильнула, пряча лицо в груди мужа.
— Наверное, это опасно… Пообещайте, Игорь Михайлович, что не оставите ребенка без отца.
— Никак нельзя, — сказал Денисов то ли в шутку, то ли всерьез. — Нам еще детей нужно, да побольше. Негоже останавливаться на достигнутом. — Игорь Михайлович поднялся, расчувствовавшись, собираясь уйти.
— Когда едете?
— Через месяц.
Прыжок в неизвестное
Июль, 1995 год, Минск
Льняная столовая салфетка, смятая и влажная, Бог весть как оказалась на полу гостиной — быть может, Нелли случайно обронила ее после того, как вытерла мокрые стыдливые глаза.
— Дура! — кричал на нее Степан Фадеев, которого в последнее время не иначе как по имени-отчеству никто из окружающих не называл. — Дура! Ты в каком веке живешь? Не знаешь, как предохраняться? На кой мне сдался этот ублюдок? Еще надо поглядеть, мой ли?
Молоденькая пухленькая дама в самом соку с растрепанным пучком соломенных волос присела на диван и, обняв неловко обнажившиеся колени, нервно качалась из стороны в сторону. Ее короткое сиреневое шерстяное платье помялось, подол задрался, и из широкой горловины торчала белая бретелька от лифчика.
— Степан Алексеевич, а чей же, как не ваш? — на высокой протяжной ноте завывала Нелли, истошно и невероятно противно.
— Не вой, что белуга! Какой срок?
— Пятый месяц пошел… Простите, боялась сказать… — бедняжка утерла покрасневший от слез нос.
— Чем ты думала? Не знаешь, что такое аборт?
— Хотелось, как у людей, чтоб ребеночек в семье родился, — выдавила из себя Нелли и завыла пуще прежнего.
— Заткнись уже! В какой семье? Где ты семью увидела? К врачу пойдешь! — скомандовал разозленный Фадеев.
— Что? Зачем? — не поняла Нелли, но на всякий случай вытерла размазанную по щеке тушь.
— Денег дам!
— Что?
— Чего уставилась? Семью она захотела! Ты у меня спросила? Хочу я эту самую семью? На кой ляд мне сдалась семья?
— Не смогу я, честное слово! Неправильно это. Не по-христиански!
— Сможешь! — вскрикнул всенародно избранный депутат. — И побыстрее. Я занят!
Если признаться честно, то дела серьезнее, чем непредвиденная незапланированная беременность провинциальной любовницы, на этот момент у Степана Алексеевича не было, просто очень уж хотелось скорее разрубить этот гордиев узел.
Она и сама уж была не рада перспективе рожать дитя от подобного деспота, тем не менее через четыре с половиной месяца медицинская сестра Нелли, приставленная к поликлинике Четвертого Главного управления, в котором обслуживались самые влиятельные члены общества, родила мальчика по имени Ромка. Имя выбрала сама, может быть, на молдавскую кровь биологического отца намекая. А вот с отчеством получилась проблема, поскольку Степан Алексеевич напрочь отказался признавать отцовство. От безысходности роженица поставила в соответствующей графе прочерк. Узнав об этом, Фадеев успокоился и быстро поменял секретаря-референта как свидетеля прошлых свиданий, порочащих честь и достоинство депутата всенародного собрания, да и участкового врача с медицинской сестрой отправил в другое ведомство.
— Принес? — не поднимая головы от вороха бумаг, пробурчал Фадеев, когда в его кабинет зашел крупный коммерсант с широкими плечами по фамилии Терентьев.
— Степан Алексеевич, в этот раз не вышло.
— Что не вышло?
— На границе сотрудник таможни принципиальный попался, отправил груз на стоянку для последующей проверки, даже не взглянув на волшебные пометки на обратной стороне транспортных документов, промурыжил неделю, практически все мандарины сгнили.
По обыкновению, Терентьев ежеминутно орал на своих подчиненных, не подбирая выражений, но тут стоял, скромно потупив взгляд, как нашкодивший шелудивый пес, и только нервно подергивал крупным красноватым носом.
— Не понял?! Тебе лицензию на торговлю и международные грузоперевозки сделали? Зеленый свет включили? Ты сам предприниматель, или тебя за ручку везде водить надо, как маленького? Не умеешь бизнес вести, пошел к такой-то матери! Но мне мое принеси! Не заплатил таможне?! Вот и получил гнилье!
— Предлагал, Степан Алексеевич, не берет! — промямлил бизнесмен с круглым носом в форме картошки.
— Мало, значит! — парировал Фадеев.
— Пятьдесят тысяч баксов — мало? — воскликнул Терентьев, вытаращив на собеседника и без того выпуклые глаза.
— Значит так, мои деньги принесешь завтра, понял? Это мои! Я на них рассчитывал! И фамилию принципиального таможенника положишь на стол! — приказал депутат и грозно указал на дверь.
Небольшую межведомственную войну между силовыми структурами Фадеев устранил легко, при помощи депутатского запроса и телефонного права, уволив задним числом не только честного таможенника, но и всю его смену во главе с начальником на всякий случай. Взамен молниеносно были приглашены более сговорчивые служивые, благодаря усердному труду которых вскоре получилось неподалеку от КПП на практике приватизировать два с половиной метра государственной границы, — ровно столько, сколько необходимо груженой фуре для беспрепятственного прохождения через кордон, минуя пункты досмотра, без оформления товаротранспортных накладных и, естественно, без каких-либо платежей в казну.
Между тем Терентьев разозлился не на шутку и очередной конверт в кабинет неприкосновенного депутата заносить не стал, а написал заявление о переданных взятках в прокуратуру, что, впрочем, сыграло с ним злую шутку, ибо вскоре коммерсант оказался в следственном изоляторе по обвинению в незаконной предпринимательской деятельности, мошенничестве и даже похищении человека.
Ничто так
