многообразие жидкой горячей пищи он заменил соками, особенно яблочным.
Каждый день после практики он обязательно заходил в гастроном, стоически выстаивал очередь и совершал жизненно необходимый ритуал по употреблению вожделенного напитка.
Так было и в этот раз. Душа пела, Шура чувствовал, что минимум пять стаканов сока будет востребовано его молодым растущим организмом для запечатления в памяти незабываемой остроты текущего момента. И он не ошибся После символического чоканья, стакан за стаканом этого бледного водянистого малопрозрачного сладковатого, но с естественной оскоминой, что напоминало о его природном происхождении, продукта исчезали в их могучих недрах. Манюня спекся и остановился на трёх стаканах, Шура, сосредоточенно допив пятый, решил не обижать товарища и воздержался от продолжения праздника жизни.
Пока Шура безучастно выставлял пустые стаканы в ряд на круглом сером мраморе высокого столика и вяло думал о смысле жизни, Манюня уже стоял в очереди за колбасой на ужин, прикидывая, сколько нужно её купить, чтобы осталось немного на завтрак, а если повезёт, то ещё разик на ужин. Но безнадежность ситуации, при которой съедалось всё и сразу, переводила эти размышления в разряд недоказуемой теоремы Ферма.
Первым из магазина, потягиваясь от удовольствия, вышел Шура. Всё его существо было обращено к своему внутреннему миру, где в глубине собирался пузырящийся сгусток отрыжки, медленно подбиравшийся по пищеводу к горлу. Вот, ещё чуть-чуть и мир огласится оглушительным выхлопом яблочного воспоминания. Но процесс застопорился. Какая-то непреодолимая сила мешала завершению начатого физиологического акта, что-то невнятно неопределённое назойливо и раздражающе чинило невразумительные помехи.
Странное и отвлекающее действие происходило буквально несколькими ступенями ниже: молоденький милиционер, лейтенант, маленький и худенький держал высокого плотного мужчину в мохнатой, надвинутой на самые глаза шапке и просил его предъявить документы. Сам комизм ситуации, когда милиционер, едва достающий до плеча своему визави, с высоко задранной головой, срывающимся пронзительным голосом что-то требует, заслуживал того, чтобы Шура, навсегда распрощавшись с надеждой получить привет из глубины души, переключил свое внимание на внешний мир и с интересом принялся наблюдать за развитием событий у его ног. Ситуация была патовой: лейтенантик двумя руками держал обе руки мужчины и при этом требовал предъявить паспорт или справку об освобождении. Мужчина что-то в ответ бубнил, стараясь освободиться из цепких рук маленького милиционера.
— Пройдемте в отделение, — воскликнул милиционер и попытался сдвинуть мужчину с места.
Результат был нулевой. Он попробовал ещё раз, сильнее упершись ногами в землю, и с тем же результатом. Тогда, после незначительной паузы, милиционер попытался провести приёмчик и заломить руку мужчины за спину, но она не поддалась ни на йоту.
Мужчине явно не нравилось то повышенное внимание, которое оказывалось его персоне в столь людном месте, и он шаг за шагом удалялся подальше от гастронома. Его перемещение с лейтенантом, намертво вцепившимся в руку, меньше всего напоминало задержание, а больше было похоже на разновидность аргентинского танго, которое танцует однополая неумелая пара.
Лейтенантик упирался ногами в землю, тормозил и, резко откидывая тело, старался тянуть мужчину обратно. После нескольких секунд статической позы милиционер, сорванный с места мощным рывком мужчины, высоко взлетал, мелко перебирал в воздухе ногами, ловко приземлялся и опять тормозил громилу; выразительно откидывал корпус, бесстрашно устремляя центр своей цыплячьей тяжести по направлению к асфальту, и старательно, упорно, самозабвенно тянул мужика назад.
После нескольких подобных пируэтов мужчина сменил тактику и попытался стряхнуть с руки вцепившегося милиционера. Но не тут-то было. Крепкие пальцы лейтенанта намертво захватили ткань толстого зимнего пальто. Мужчина взмахнул рукой, стараясь сбросить с себя надоевший груз в шинели, но тот, как продолжение рукава, легко взлетел вверх и шумно, потеряв равновесие, плашмя шлепнулся ногами об асфальт. Ещё взмах и ещё один шлепок.
Мужчина несколько раз быстро провернулся вокруг своей оси, привлекая на помощь центробежные силы и центробежное ускорение. Опять неудача. Бравый офицер, ногтями и зубами вцепившись в рукав противника, превозмог дополнительную нагрузку и совершил соответствующее количество оборотов без касания земли ногами. Так, видимо, вращался спутник с космонавтом-собакой Лайкой вокруг Земли — хотелось лаять, а рот был занят сахарной костью (непроверенный факт).
Танцевальные па с полётами и вращениями явно утомили угрюмого плясуна. Он решил разнообразить танец, включая в произвольную программу всё больше новых рискованных элементов.
Мужчина изловчился и, улучив момент, когда растрёпанный милиционер в очередной раз после вращения потеряет равновесие и шлёпнется ногами об асфальт, резко побежал, стараясь свободной рукой выломать побелевшие от напряжения пальцы лейтенанта. Пригнув голову, он тяжело трусѝл по большой дуге, а лейтенант длинным подолом грязного свадебного платья тянулся за ним, скользя ботинками по натоптанному снегу.
Примечательно, что освобождаясь от милиционера, мужчина потерял всякую ориентацию в пространстве и уже сам тянул милиционера в нужном для того направлении, но лейтенант ситуацию не контролировал, он продолжал настойчиво, на инстинктивном уровне, тянуть детину в противоположную сторону. Приблизившись к гастроному, мужчина осознал, что вернулся на исходную позицию и, покрутив по сторонам лысым, уже давно без шапки, крупной лепки блестящим черепом, резко ударил несколько раз лейтенанта кулаком в голову. Шапка лейтенанта ещё плотнее села, оттопырив уши, милиционер обмяк и стал медленно опадать, судорожно цепляясь за рукав пальто. Мужчина ударил ещё раз и лейтенант, выронив из руки вырванный лоскут чёрной ткани, упал к его ногам.
Если и была потеря сознания у милиционера, то мгновенной. В следующий момент, лёжа на грязном, в снежных потёках асфальте, он вцепился в ногу преступника, прижался к ней грудью и, извиваясь, тянулся к его второй, свободной ноге, стараясь её заплести или подсечь, переводя единоборство в партер. Преступник явно запаниковал. Несколько сильных ударов ноги сотрясли маленькое туловище лейтенанта, но тот упорно держал мужчину за ногу, из молящих глаз безнадёжно обращенных к прохожим текли слезы:
— Помогите, это опасный преступник, его нужно задержать, — повторял он под градом обрушивавшихся на него ударов.
Пока с невероятной быстротой разворачивались эти события, Шура, оценив, что на его глазах совершается настоящее преступление, был уже внизу многоступенчатого марша гастронома и спешил на подмогу лейтенанту.
Милиционер не шевелился, только слабо обняв ногу преступника, всхлипывал и просил помощи. После очередного удара он замолк и обмяк, мужчина высвободил ногу, воровато поднял свою шапку, криво нахлобучил её и боком, втянув голову в широченные плечи, потрусил в сторону троллейбусной остановки.
— Эй, подожди, — быстро приближаясь, окликнул его Шура.
На свою беду, в виде будущего длительного срока заключения, мужчина на мгновение замешкался и оглянулся на голос спешащего Шуры. Больше они ни о чём не говорили.
Шура, стремительно сократив расстояние, согнул ногу, приподнял
