дежурный скривил губы:
— Ну-ну, Пинкертон, работай. Я до утра, так и быть, его подержу, пока никого нет. А начальство придёт, у меня в камере должно быть чисто. Или должны сидеть те, кто этого заслуживает.
Дальше мне ума добавили участковые, которые вернулись с вызова, а потом и инспектор уголовного розыска Погодин, старый опытный сыщик.
Шматинина он опросил абсолютно формально, не позволяя мне вставить ни одного слова. Про убийство не пытал, спросил только:
— Что-нибудь знаешь?
— Знаю.
— Что знаешь? Откуда?
Шматинин кивнул на меня:
— Вот, мой участковый мне всё рассказал.
Сыщик стрельнул в мою сторону глазами и переспросил:
— Всё? А что всё?
— Сказал, что Коркина зарезана, и что у вас все доказательства против меня есть. Только я чистый. Сами убедитесь потом.
Дальше Погодин со Шматининым никаких разговоров не вёл, а отправил его назад в камеру. Тут я, наконец, осмелился высказаться:
— Александр Семёнович (это я Погодину), я ведь когда к Шматине-то пришёл и ещё ничего не говорил о времени убийства, он ведь не стал спрашивать, когда это произошло, а сразу стал напирать, что все ночи дома был. Значит, он знал о времени убийства.
Здесь Погодин впервые посмотрел на меня с интересом и произнёс:
— Во-от, первая разумная мысль. Отсюда и плясать надо было, да не нахрапом. А ты со своей поспешностью всё испортил. Тебя адвокат Шматинина теперь в дёсны расцелует.
Я ещё ничего толком не успел осмыслить из сказанного, а Погодин продолжил:
— Запомни, Воронцов, два простых «никогда», если хочешь, чтобы из тебя что-то получилось. Первое: никогда не задавай наводящих вопросов. Второе — никогда не раскрывай перед злодеем своих козырей. Не запомнишь — твоя беда. Может и будешь знать, кто преступник, да посадить не сможешь. А он будет знать, что ты дурак, и другим расскажет.
Вместо дурака Погодин произнёс другое слово, которое я из скромности называть стесняюсь.
В дополнение к моему позору, дежурный выпустил Шматинина под утро, напутствовав такими словами: «Я, конечно, извиняться за то, что ты посидел в камере, не буду, благодари своего участкового. Забирай манатки, и можешь быть свободен».
Отдыха после напряжённых суток не получилось. Меня пытали свои коллеги и какие-то чины из горотдела, выворачивали память наизнанку, что я узнал про убийство, почему заподозрил Шматинина, что ему говорил, сокрушались, ну как же так, и в конце концов вынесли вердикт, что я в милиции человек лишний. Что я помог преступнику больше чем адвокат. Что от такой помощи, кроме вреда, ничего не происходит.
И они оказались правы. У Шматинина к тому времени, когда следователь прокуратуры созрел его допросить, нашлась куча свидетелей, что в день убийства, точнее в вечер и ночь убийства, он был на авральной работе на заводе. Это может подтвердить вся бригада, потому что в авралах им без сварщика — хана. Если бы Шматинин отсутствовал, это бы все заметили. И справка от начальства нашлась: да, работал от сих до сих безотлучно. Алиби, понимаете ли, и алиби не опровергнутое..
Так что Шматинина отпустили с Богом. А мне было стыдно. Стыдно смотреть в глаза коллегам. Стыдно смотреть в глаза Шматинину.
Но я его все-таки посадил, правда, совсем за другое.
Рыл землю, не спал, засылал двойные проверки, сам приходил и наконец-то застукал его на отсутствие дома. Можно было бы насобирать каких-то других нарушений, помельче, но суды как-то привыкли к тому, что отсутствие дома является самым убедительным доказательством нарушения административного надзора, и только в этом случае шли на обвинительный приговор. И он сел на год за нарушение надзора.
Лучше бы, конечно, «закрыть» его за убийство Коркиной. Двойная польза: и одной нет, и другого уж если не навсегда, то хотя бы надолго. Может быть, не случилось бы ещё одного худа. В виновности Шматинина я не сомневался. Не давало покоя отсутствие ножей в жилище Коркиной, а когда после неудачи с изобличением Шматинина избушка в одночасье сгорела, мои подозрения переросли в уверенность.
И вот теперь я снова шёл к нему.
Что же, я хотел совершить ошибку во второй раз? Даже получивший огромный опыт за четверть века службы? Конечно, нет. Я шёл совершенно за другим. И я вовсе не собирался «колоть» Шматинина по делу Коркиной. Я же простой участковый, а не инспектор угро. Мое дело поднадзорных проверять. Присутствует ли оный поднадзорный дома? А что он про вчерашнюю ночь скажет? Был ли дома-то? Если был — поверю на слово.
И в этом случае мне нужен был гражданский свидетель. Вот для чего я прихватил с собой Александра Яковлевича, а не попросил составить компанию дядю Петю или того же Саньку.
В этот раз дверь мне открыл сам Шматинин. Посмотрев в полумрак лестничной площадки, спросил:
— Кто там пришёл? А, Воронцов? Не спится тебе ночами? — Потом увидел второго человека. — Да ты не один. Ну, заходите.
Наступило время моего бенефиса. Улыбнувшись, сказал:
— А мы тут идём с Александром Яковлевичем. Возвращаемся, понимаете ли после работы смотрим, а у тебя огонёк горит. Подумали — а как не зайти на огонёк? Нельзя к поднадзорному не зайти.
Я нагло врал. Никакого огонька не горело. Окна квартиры Шматининых, расположение которых я знал прекрасно, были тёмными. Ну, с чего-то начинать надо было.
Я поглядывал исподтишка на Шматинина — насторожился он или нет? Возможно. Вот только, я всегда говорю, что лучшая школа актерского мастерства — это зона. Вот туда бы будущих артистов отправлять, чтобы учились и собой владеть, и невинную жертву изображать. Так и Шматинин. Лицо абсолютно ничего не выражало, глаза не бегали. Что ж, мне этого и не надо. А я вообще ведь, чего пришел? Свою работу делать, а не за уголовным розыском хвосты зачищать.
Представляя это как сугубо формальную проверку административного надзора, я хозяйским жестом показал, мол, давай пройдем на кухню.
На удивление, в квартире было достаточно чисто. Я сел за стол и начал заполнять акт проверки поднадзорного лица. Заполнил. Дал Шматинину расписаться.
— Ты тут, когда на отметку приходил, забыл график работы принести. Вроде, как и в прошлый раз не приносил тоже. Ты что же это?
— Так, а что график работы? Работаем, как обычно, — воззрился на меня Шматинин. — Пять дней рабочих, два выходных, если ничего не случится.
— А