я пока обосновался на правах друга театра, и теперь в знак этой самой дружбы совершенно безвозмездно пишу для антрепренера портреты его актрис».
А вот это уже интересно…
Федоров тем временем снял с мольберта накрывавшую его ткань. Из-под ткани появился холст с наброском тонкого девичьего стана и кокетливо наклоненной светловолосой головки.
«Простого парадного портрета вполне достаточно! Милое личико, пышное платье – что еще нужно? Здесь довольно простые нравы, и отношение к портретам тоже весьма простое».
Нет, не уверен. При таком подходе можно пройти мимо настоящих жемчужин творчества. Разве тем, кто будет потом заказывать картины, нужны лишь их собственные изображения? Этого же безумно мало! А как же красота, смысл, аллегория? Как же будоражащая воображение обстановка, создающая свою неповторимую легенду? Вот блондинка эта! Как ее, Славина? Ну как ее можно писать просто и прямо, в лоб? Таких намалеванных девиц с кокетливым хитрым прищуром и румянцем на всю щеку – в любой лавке старьевщика по алтыну пучок! Изобразите ей трагедию, да такую, в которой она бы за честь сочла поучаствовать!
«Что-нибудь греческое? – Федоров почесал в затылке. – Надо подумать! Неплохая мысль! Вон взять ту же Эвридику. Тунику вместо платья, трагическую бледность, и все в восхищении! Все вокруг будут мечтать получить подобный портрет со своей собственной историей! Академический стиль тут пойдет только на пользу. А вы разбираетесь в искусстве! Где-то учились?»
Дернул же черт за язык ляпнуть про лекции в Лейпциге! Еще бы про университетский курс медицины рассказал! Матвей Васильевич Полутов не выезжал из своего милого именьица где-то в сорока верстах от уездного города никуда далее ярмарки да стряпчего…
«Что-то подобное я и почувствовал. Вы правы, древнегреческие сюжеты гораздо лучше подойдут театру!»
Да, а из той балерины выйдет недурная Клеопатра: темноволосая, с пронзительными глазами и гибкими красивыми руками. Настоящая царица Египта…
– Наталья Николаевна, неужто вам не надоело? – крикнул Полутов. – Прошу вас, давайте покончим с этим! У меня, как видите, тоже нет другого выхода! Я после того, как все закончится, непременно здесь же застрелюсь!
Девушка, дрожа, сделала шаг вперед.
В этот момент, теряя последние проблески сознания, на пол мешком повалился Васенька Любезников. Полутов, не сумев удержать его перед собой за ворот, остался один на один с готовым прыгнуть на него Азаревичем.
Он тут же направил револьвер куда-то вверх, за спину воролова. Тот обернулся и увидел Наталью Николаевну, застывшую в полусажени от края площадки.
– Тише, тише, мсье Азаревич! – с улыбкой прошипел Мотя. – Будьте осторожны! Моя пуля достигнет цели раньше, чем ваша!
Наталья Николаевна теперь повернулась и сделала пару шагов вниз по лестнице.
– Назад! Вернись немедленно назад! – срывающимся голосом крикнул ей Полутов.
Девушка замерла.
– Вернись назад и заверши начатое, – делая ударение на каждом слове, приказал Мотя.
Азаревич пошел ва-банк:
– Наташенька, а вы знаете, что у поручика Полутова есть невеста?
Девушка, уже занесшая ногу на последнюю ступеньку, остановилась как вкопанная.
– Да-да, – продолжил воролов, – и она может стать вашим ангелом-хранителем, ведь именно ее подарок и привел меня сюда.
– Что вы несете, Азаревич? Какая невеста? – Мотя рассмеялся. – Неправда, Наталья Николаевна, я люблю только вас!
– Какая разница, кого любите вы? Я говорю про ту, кого любил настоящий Матвей Васильевич Полутов; ту, чей подарок с дарственной надписью сам рок умыкнул у вас из-под носа и таким образом передал вас в мои руки. Ту, кто, сама того не ведая, сумела вас обмануть!
– Обмануть? Меня?
– Именно. И, кстати, не она первая! Помните вашу предыдущую любовь, Амадею Лозинскую, которая умерла накануне своего московского дебюта, наглотавшись снотворного?
Полутов вдруг изменился в лице.
– Черт возьми! Как? – оскалился он.
– Ваша жертва оказалась умнее и изворотливее вас. Вы ведь попросили ее написать предсмертную записку? Вот она и написала! Все-все про вас написала!
– Чушь!..
– Конечно, чушь! Вы ведь держали этот лист в руках, читали его! А про обрывки, скомканные и брошенные под стол, позабыли, да? Я так и думал: вам действительно не впервой оставаться в дураках!
Мотя заморгал. Кадык у него заходил вверх и вниз.
– Наталья Николаевна, не слушайте его! – голос Полутова дрожал. – С Петром Александровичем случилось помешательство! Это бывает: глушь, зима, темнота, холод, вино и скука, да вот и сейчас… Он с перепугу сам не знает, что говорит…
– Наташенька, вы ведь у него не первая! Не первая жертва! Думаете, он хочет вам помочь? Нет! Он хочет, доведя вас до черты, почувствовать себя богом! Болезненное самолюбие может понуждать творить жуткие вещи! Вся ваша история только ради этого. А ведь вы его жалели, ведь поначалу он всем нам казался таким жалким!
– Замолчите, – взвизгнул Полутов, – вы сами жалкие, самодовольные, отупевшие в своих казармах глупцы! Я жалкий? Разве слушают жалких, разве их принимают всюду, разве выполняют все их капризы и желания? А я стал всем другом: в полку, в казарме, в театре! Разве не я ссудил Загорецкому рубль поправить здоровье, когда его мучило похмелье? Азаревич, разве плохо мы все вместе пили кофе у камина, создавая новый финал спектакля? Наталья Николаевна, разве не стал я вам самым близким и душевным другом?..
– Сколько у вас их было, таких девушек, Мотенька? – перебил его Азаревич. – Ну или как там вас на самом деле? Сколько? Пять? Десять? Несколько дюжин?
Глаза Полутова налились кровью. Однако он сделал над собой усилие и натужно расхохотался.
– Как вам не стыдно лгать, господин Азаревич, или как там вас? – с издевкой ответил он. – Как можно верить тому, кто рядился в чужую форму, а теперь обвиняет в обмане других? Бросьте это! Зачем вы с ними возитесь? Они все равно сделают по-своему! Их жизнь не стоит ваших усилий! Наталья Николаевна, он просто пытается вселить в вас сомнение в себе! А это так все портит! Ничего, что вы боитесь! Так всегда и бывает! Я бы забеспокоился, если бы этого страха не было…
Девушка все колебалась.
– Помнишь, что я говорил тебе? – продолжал Мотя. – Мы твердо решили сделать это, мы все продумали, подготовили, и потому у нас не случится неудачи! Сейчас самое время. Кто решителен, у того все получится. Не думай об этом! Отбрось прочь все мысли! Просто сделай. Тебе станет легче! Просто сделай!
Никто не обратил внимания на то, что Любезников пришел в себя. Потерявший парик со старушечьим чепцом, почти в беспамятстве он приподнялся на локте и, пытаясь встать, ухватился за какой-то рычаг. Рычаг жалобно скрипнул, и перед глазами Васеньки поплыл занавес, все больше расширяя темную полынью, ведущую в партер.
