вертушка, окна разбиваются в дребезги, и на головы обделавшихся от страха пассажирам падают вооруженные до зубов гвардейцы? — спрашивает Ярослав, иронично улыбаясь.
— Я не знаю, много ли у нас времени, но очевидно, что вертолет быстрее, — поясняю я.
— Быстрее, но не безопаснее!
— Как себя чувствует Алексей?
— Очень плохо! — Ярослав мрачнеет. — Его силы тают с каждым часом, это даже я, не будучи целителем, чувствую.
— А что говорят целители?
— Ничего не говорят, лечат, ходят вокруг Леш… Алексея Николаевича и тяжко вздыхают, — зло произносит Бестужев, и на его лице впервые за вечер проявляются яркие эмоции.
Он хотел сказать «вокруг Лешки»? Интересная оговорка!
— Зачем я понадобился Цесаревичу?
— Не знаю! — Бестужев снова пожимает плечами. — Я бы на его месте призвал к своему одру княжну Нарышкину.
Ярослав осторожно шутит, прощупывая мою реакцию и пределы допустимого в общении.
— Давай перейдем на «ты»⁈ — предлагаю я, чтобы немного сократить дистанцию.
— Давай! — Ярослав улыбается. — Нам сам Разделенный велел: мы же оба бастарды!
Мне становится понятна причина ненависти, питаемой ко мне отцом Ярослава. Классический перенос, психология, вводный курс.
Опускаю взгляд на руки парня и вижу тонкий, едва заметный шрам на левом запястье. След от пореза бритвой или острым ножом. Такой же, как на руке Цесаревича. Из глубины памяти всплывает его фраза о кровном братстве.
Бестужев перехватывает мой взгляд и кладет ладони на колени, пряча давний порез.
— Ты сказал, что мне нужна охрана от Тайного Сыска, но твой отец…
— Я — не мой отец! — прерывает меня Бестужев, и в его голосе звучит сталь. — Личная охрана Цесаревича подчиняется лишь ему!
Молча киваю и тему не развиваю: снова вспышка эмоций — очевидно, что я наступил на больную мозоль.
— Ты подозреваемый, как и все наследники, — уже спокойнее произносит Ярослав. — Учитывая сомнительную чистоту твоей крови и недолгое нахождение в аристократической среде — главный подозреваемый!
— Но это же бред! — восклицаю я.
— Это игры высокородных аристо! — поясняет Бестужев с невеселой улыбкой на губах. — В подобных случаях необходим козел отпущения, и как мне кажется, ты подходишь на эту роль идеально.
— Весьма разумное предположение! — соглашаюсь я.
И отличный повод ослабить неожиданно усилившийся Род Шуваловых. Эту мысль я благоразумно оставляю при себе, но Бестужев наверняка понимает все не хуже меня.
— А какую игру ведет Алексей?
— Сейчас — со смертью! — говорит Ярослав, уходя от прямого ответа. — И потому он хочет поговорить с тобой во что бы то ни стало!
В глазах Бестужева застыла боль. Я вижу это так же ясно, как черные круги под его темно-зелеными глазами. Он не просто командир охраны Цесаревича, их связывает нечто большее…
— Как ты стал начальником охраны Алексея? — интересуюсь я намеренно безразлично. — Тебе же всего…
— Девятнадцать, — прерывает меня Ярослав. — Но протекция отца ни при чем, он был категорически против!
Мальчик талантливый, мальчик всего добился сам, мальчик даже слышать не хочет об участии могущественного отца в своей судьбе.
Бестужев оказался еще моложе, чем я думал. В генеалогическом древе Великих Родов, с которым я работал, присутствуют только законнорожденные либо признанные таковыми впоследствии. Ярослава в нем нет. Суровый папочка сына не признал и в Род не ввел. Обязательно наведу о парне подробные справки. Если выживу.
— Мы с Алексеем друзья, — добавляет он после небольшой паузы. — Друзья с раннего детства…
К горлу Бестужева подступает комок, и, сглотнув, он отворачивается к окну.
Вот, в чем дело. Два одиноких мальчишеских сердца, наивная детская дружба, смешение текущей из разрезов на запястьях крови над каким-нибудь артефактом, кровные братья, клятва в верности…
Позже, в юности, все это переросло в банальное доверие и дружеское расположение.
Не самый плохой мотив. Вот только зачем об этом рассказывать мне? Чтобы доказать, что его назначение на должность командира личной охраны Наследников Престола не имеет отношения к положению отца при дворе? Попытка завоевать мое дружеское расположение? Как бастард — бастарду? Или за этой откровенностью кроется нечто большее?
Наш кортеж подъезжает к Боровицким Воротам Московского Кремля и Руссо-Балт останавливается. Хлопает дверь — Ярослав выходит из машины и что-то говорит подошедшему к нему гвардейцу.
Боец кивает и направляется к лимузину. Пытаюсь развести затекшие руки, и в запястья врезаются металлические браслеты. Откидываю голову на подголовник и прищуриваю глаза.
Дверь открывается, и гвардеец заглядывает в салон. Он направляет на меня амулет странной конструкции, светит фонарем в лицо, а затем смотрит на экран смартфона. Кивает и, хмыкнув, исчезает из поля моего зрения.
Видимо, первичную проверку я прошел.
Бестужев садится напротив меня, лимузин плавно трогается с места и въезжает в Боровицкие ворота. Мы проезжаем фасад Большого Кремлевского Дворца, Ивановскую площадь и останавливаемся у двери весьма неприметной по меркам помпезной архитектуры Кремля. Она ведет во флигель Николаевского дворца, который охраняют шестеро бойцов.
— Ваши руки, Князь! — учтиво произносит меланхоличный Бестужев.
— Извольте! — я протягиваю стянутые стальными браслетами запястья вперед, и Ярослав освобождает меня.
— Тебя не должны видеть в наручниках, — объясняет он.
— Тоже решение Цесаревича⁈ — едко осведомляюсь я.
— Нет, мое, — ровно отвечает Бестужев. — Следуй за мной.
Князь покидает салон, и я выхожу за ним. Мы ныряем в кромешную ночную тьму, а затем заходим внутрь здания. Длинный коридор без золотой лепнины, ковров и канделябров на выкрашенных в бежевый цвет стенах похож на офисный. Он оканчивается двустворчатыми стеклянными дверями.
Бестужев прикладывает карту доступа к считывателю, белые матовые створки бесшумно разъезжаются, и мы входим в довольно большой, заполненный людьми зал. В четырех углах стоят гвардейцы в активированной броне и с автоматами на изготовку, а центр оккупировали эскулапы всех мастей. Они не обращают на меня внимания, и я безумно этому рад.
Судя по обстановке, это гостиная. Дизайн интерьера мне привычен: медленно но верно входящий в моду минимализм. Ровные стены, углы и линии, много бежевого, белого и стального. Подобным образом оформлены офисные помещения в высотке Шувалова.
Следующие двери ведут в опочивальню Цесаревича. Я понимаю это по резкому больничному запаху, просачивающемуся сквозь узкие щели.
На этот раз Бестужев картой не пользуется: он негромко стучит в стеклянную дверь. Правая створка открывается, и мы входим в полутемную зашторенную комнату.
В центре ее стоит огромная кровать,
