ищет слова. Внутри, за маской безразличия, за хитиновым панцирем моей раковины я отчаянно хотела, чтобы он мучился. Хотелось являться ему в снах, чтобы он сходил с ума от бессонницы. Чтобы страдал, не находил себе места, путал день с ночью.
Наверное, я злая. А впрочем… Может, другая на моем месте вместо всей этой тонкой эфемерной мути мечтала бы просто снести эту красивую голову и упаковать вуже знакомую стальную коробку. Увы, это не по мне. Пожалуй, Лора бы сказала, что кишка тонка. Я согласна.
От воспоминания о ней сразу потеплело в груди. Я простила ее. Как прежде, конечно, не будет, но, думаю, мы обе будем стараться. Вот о чем нужно думать — о новой жизни.
Де Во сделал пару неспешных шагов. Полы халата едва слышно прошелестели по камню, но сейчас этот звук показался резким, навязчивым.
— Я спал, когда ты ушла.
Я просто едва заметно кивнула: что тут скажешь — так и есть. Я сбежала, отчаянно боясь, что он остановит. Нет, не от фактического жеста — он больше не в праве мне что-то разрешать или запрещать: я свободная имперка из высокого дома. С того самого момента, как он активировал документ, и формуляр загорелся зеленым. Я точно знала — он не отозвал его назад. Хотела избавить себя от необходимости что-то говорить. Да и просто не понимала, как смотреть на него. Раньше все было понятнее.
— Ты хотела уйти не прощаясь?
Я соврала:
— Я об этом не думала.
— Я боялся не застать тебя.
Чтобы скрыть замешательство, я взяла со столика формуляр и прижала к себе, давая понять, что собираюсь уходить. Де Во порылся в кармане, вытащил тонкий брусок с мигающей крохотной синей лампочкой — карту. Подошел и положил передо мной на стол:
— Здесь пять тысяч геллеров. Ничтожно мало. Просто необходимое. Не хочу, чтобы ты думала, что я пытаюсь тебя купить. Можешь обналичить везде, где есть Императорский банк. На дорогу до Норбонна точно хватит.
Он прав: если бы сумма была большой — я бы отказалась, ушла ни с чем. Я бы и это не взяла. Но сейчас не место пафосной дури: деньги — есть деньги, и они мне нужны. Я подцепила карту пальцем и положила в карман:
— Спасибо.
— Если позволишь, я дам корвет. Пилот отвезет туда, куда ты скажешь.
Я молча посмотрела в его лицо, покачала головой, развернулась и пошла к двери. Хочу выйти за ограду и самой нанять корвет. Обычное такси. В проеме я остановилась, мучительно понимая, что все же должна что-то сказать:
— Прощай, Адриан.
Кажется, он вздрогнул. Мне почему-то так захотелось, будто я прощалась с кем-то другим.
Он молчал. Лишь смотрел, не отрывая взгляда, резко развернулся и вышел. Он не хотел прощаться.
Я подождала, пока затихнут его шаги, вышла следом в галерею и направилась в сторону парадной лестницы, слушая звуки своих шагов, разлетающиеся в тишине. Стало пусто, будто внутри все выскребли. Остались лишь ребра. Он не захотел прощаться. А я ждала. Ждала, что он вновь попросит остаться. Я бы гордо покачала головой, отказалась. Обязательно отказалась.
Я спустилась по лестнице, вышла на крыльцо и с шумом втянула разогретый воздух, напоенный ароматом цветов. Солнце висело прямо над головой, било в глаза. Я все еще не верила, что ухожу. Вот так просто. Я сложила формуляр, который все еще прижимала к груди, убрала в карман. По большому счету, я могла его спокойно выкинуть — он больше не нужен. Но я хотела иметь возможность в любой момент открыть его, перечитать, убедиться, что ничего не изменилось. Я совсем не понимала, что буду делать, когда выйду за ворота, но подумаю об этом только тогда, когда покину пределы сенаторского дворца. Только тогда. Сейчас я просто вдыхаю незнакомый воздух.
В ярком солнечном свете ткань мантии казалась больше синей, чем черной. Ларисс стоял на садовой дорожке и щурился, прикрывая глаза ладонью, как пустынный путник. Я остановилась в отдалении. Надеялась, что больше никогда его не увижу.
Он подошел сам:
— Дивное солнце.
Я молчала. Внутри все сжалось, подступило к горлу. Я уже не верила, что он оказался здесь случайно. Все, что связано с ним, не может быть случайностью.
— Кажется, я должен поздравить тебя. Какое событие…
Я снова промолчала.
— Я рад, что счастливый случай позволил мне проститься с тобой.
Каждая реплика, будто точный удар молотком, вгоняла меня в незримую твердь, как гвоздь в крышку гроба. Еще пара фраз — и шляпка коснется поверхности.
— Ты позволишь проводить тебя до ворот?
Он учтиво вытянул руку, приглашая меня идти вперед. Я стиснула в кармане сложенный формуляр. Все время казалось, что от присутствия полукровки он просто исчезнет. Хотелось бежать, сломя голову, пожалуй, так и стоило сделать, наплевав на всю видимость, но я семенила рядом, будто привязанная.
— Прощание — скверная штука. Всегда грустно.
Я, наконец, не выдержала:
— Прощание с вами я сочту праздником. И, пожалуй, стану отмечать этот день каждый год, как Рождение.
Он сосредоточенно кивал, поджав губы:
— Полагаю, я не единственный, с кем бы ты хотела проститься.
Я остановилась, мертвенно холодея, сосредоточенно посмотрела в его темное, сатиновое на солнце лицо. Я боялась что-то спрашивать. Как и что-то предполагать. Ларисс подошел к белой стене садового павильона, и куда-то сосредоточенно смотрел поверх стриженных кустов. Поманил меня пальцем.
Я проследила его взгляд и едва не вскрикнула: на садовой скамейке, опираясь локтями на колени, курил Гектор.
Глава 56
Я раньше почувствовала, чем осознала, зачем все это. Я подалась вперед, но полукровка удержал меня за руку и приставил темный палец к губам:
— Ш… Все будет хорошо. Нам нужно лишь договориться.
Ноги слабели. Я прижалась спиной к прохладному камню. Второй раз — это уже закономерность. Но, что теперь? — теперь я свободна.
— Чего вы хотите?
Ларисс приглашающе махнул рукой:
— Пройдем до корвета — там и поговорим. Если не сумеем договориться — мой пилот отвезет тебя в порт.
— А если сумеем?
Я не дождалась ответа. Просто таращилась в лицо полукровки, не имея ни малейшего предположения, чего он хочет. Понимала только одно: это шантаж жизнью Гектора, и самый эффектный ответ — сказать, что мне плевать. Но что тогда? Я должна хотя бы выслушать.
Мы вышли за ограду, к платформе стоянки, где серебрился стальными боками легкий прогулочный корвет. Ларисс подал мне руку, помогая подняться в прохладное нутро, и я от растерянности приняла ее. Сам вошел следом.
