ней сейчас не было. Однако Лапин заметил, что они переглянулись, и это вызвало новый приступ его буйства.
– Переглядываетесь?! Клоуна из меня сделали?! Переглядываются они!..
Васька споро полез в нижний ящик своего письменного стола, зашуршал чем-то и извлек почти целую бутылку перцовки.
– У меня из закуски только вода из чайника. Позвонить мужикам, чтобы чего-нибудь подогнали?
– Да иди ты со своей закуской!.. – продолжал бушевать Лапин.
Василий кивнул, быстро извлек из того же ящика две разнокалиберные чашки и несколько пластиковых стаканов и поспешно наполнил емкости алкоголем. Стакан взял себе, а кофейную чашку подвинул Надежде.
Мужчины выпили. Надя отхлебнула и тут же метнулась в сторону чайника. Лапин утих. Гуляев спросил:
– Иван Викторович, а можно оформить ваш вопрос как-то более определенно? А то я что-то не совсем понял, чего вы от меня хотите.
– Я и сам не знаю, Вась. Да брось ты с Викторовичем. Зови, как обычно. Она вон все равно увольняется, рассказать никому не успеет. Я ее сам под белы ручки через проходную проведу и распоряжусь, чтобы ни под каким видом больше сюда не пускали.
Надежда молчала, отвернув голову в стену. Василий тоже молчал, а потом спросил все же:
– А от нее-то чего ты хочешь?
– Вась, вот ты спроси ее, зачем она увольняется? Нет, вот возьми и спроси?
– А зачем вы мне деньги в лицо кинули? – с жалобной обидой в голосе выкрикнула Надежда. – А перед этим про девок каких-то рассказывали, про фотомоделей!
– Да про фотомоделей ты сама мне прогнала, не помнит уже, а на меня валит! Не нужны мне твои девки!
– Тихо, тихо, друзья, – засуетился Василий, наливая еще перцовочки, – вот выпейте и успокойтесь.
Лапин выпил. Надежда, сунув нос в чашку, понюхала и пить не стала.
– Понимаешь, Вась, у нее аллергия на шерсть.
– Ну, – не стал спорить Вася.
– А у меня Колян. Я ее поэтому даже на чай пригласить не смогу. И что мне теперь прикажете, Коляна на улицу гнать? А она увольняется!
– То есть ты о чем, Вань? – никак не догонял Гуляев.
– А я о том, что… – Лапин замолчал.
Сидел ссутулившись. Посмотрел на Василия, тяжко выдохнул и произнес:
– Тянет меня к ней, Вась, со страшной силой тянет. Думал, хоть на работе время от времени ее видеть буду. Я ее, вообще-то, каждый день видеть хочу. Вот ты прикинь, что2 она меня вынудила сказать, а? Ну, начал бы я за ней ухаживать, а что потом? К ней в дом напрашиваться? Не по-мужски это, как ты считаешь? Снимать номер в гостинице? Это свою женщину не уважать. Да и глупо, у меня же есть квартира, в которой, кроме меня, никто не живет.
– Кроме тебя и Коляна, – вставил Василий, наливая по новой. – А давай мы ее спросим. Вот же она, тут сидит.
Он развернулся в сторону Надежды Михайловны, которая сидела с пунцовыми щеками, как девчонка, и не могла придумать слова, какие было бы уместно вставить в этот сугубо мужской диалог.
– Надежда Михайловна, вы почему увольняетесь?
– Он меня обидел.
– А он сейчас прощения попросит. При свидетелях. Попросишь? Вот видите, он уже просит. Останетесь?
– Нет, – процедила Киреева сквозь зубы.
Разговор ее начал раздражать.
– Почему? – с дотошностью подвыпившего адвоката наседал Гуляев.
– Потому что хватит вашему Ване и других девок. Они на него теперь гроздьями вешаются. Нет у меня никакого настроения на это смотреть. Казанова хренов. В джинсы вырядился, тонкую водолазку напялил, торсом своим выставляется. Знала бы, ни за что не просила парикмахера так тебя постричь.
– Так это все-таки ты его надоумила? – воскликнул Лапин. – Ты? А я ведь что-то такое подозревал! Ну, ты и змея!
Киреева вскочила, собираясь уйти и хлопнуть как следует дверью, но Василий ее опередил. Он сказал торопливо:
– Прошу прощения, люди, но мне надо на участок, а то там без меня они наколбасят. Я вас пока снаружи закрою.
И опрометью кинулся к двери, не забыв и в самом деле закрыть ее на замок.
– И что мне теперь делать, госпожа Киреева? Меня к тебе тянет… Сильно тянет… – прошептал ей на самое ухо Лапин и прижал ее ладонь к своей рельефной груди, плотно накрыв своей ладонью.
– Меня тоже. Меня тоже к вам тянет, Иван Викторович, – взволнованным шепотом призналась Надежда, уткнувшись носом в его водолазку.
– Может, возьмешь заявление обратно? Я тебя сделаю начальницей над всеми уборщицами. И разрешу ходить без синего халата. А в обеденный перерыв мы с тобой будем вместе ездить обедать в какое-нибудь кафе. Или ресторан, если тебе больше нравится ходить по ресторанам. И Ираиду я прогоню, хочешь?
– Нет.
– Почему?!
– Грязно.
– В смысле?
Но он понял, о чем она говорит.
– Тогда давай уже лечить твою аллергию. Сейчас масса всяких препаратов. И врачи попадаются хорошие. Я поспрошаю среди знакомых, мне кого-нибудь порекомендуют. Согласна?
– Видишь ли, Иван. На самом деле у меня нет никакой аллергии. Это такая исторически сложившаяся ложь. Она меня часто выручала. Но… Есть одно но. Есть человек, который может быть против того, чтобы я пила чай в компании с тобой и Коляном.
– Твой муж, – желчно проговорил Иван.
– Муж? Ах, муж… Мы разводимся скоро, я не говорила? Нет, не муж. Я беспокоюсь, что сыну может это не понравиться.
И Лапин с непонятной для Нади интонацией произнес:
– Сыну… Да, твой сын действительно мужик серьезный.
С Инесски все как с гуся вода. Как будто и не было бессонных двух недель и ожидания, что позвонят и заберут на нары. Она командовала на Надиной кухне так же нагло, как и обычно, хотя нет, кое-что новенькое все же появилось.
Инесска спросила, какого чаю Наде заварить.
Можно и чайку попить, время есть. Сегодня у них один гость на двоих, и этот гость сам к ней напросился. А потом уже напросилась и Инка, когда узнала, кто придет к невестке на чай. И даже испекла торт. Бисквитный торт ей всегда удавался.
Они сидели, звенькая ложками в чашках в красный горох, и молчали.
– Надь, ты точно решила разводиться? – наконец коснулась больной темы Инесса.
– Да. Точно.
– Ты, Надь, прости его. Не держи зла.
– Защитница нашлась. Да не собираюсь я на него ничего держать. Если на то пошло, я ему сыном обязана. А что до обиды и прочего… Со временем, наверное, и это пройдет. Он сейчас у тебя обитает? Я хотела сказать, он домой вернулся?
Инесса сопнула носом:
– Нет. Наверное, на даче вашей. Или у бабы. Извини, Надь.
– Да пошел он, – в
