Но как только становится понятно, что Герман сейчас выйдет на объездную, у меня сдают нервы. Он едет к себе в дом. С другой бабой. Где еще вчера меня ублажал. И учитывая, что там особо делать нечего, Бергман, видимо, не удовлетворился проведенным с бабой временем и будет ее тоже экзаменовать…
— Все! Стоп!
— В смысле стоп? — спрашивают меня все трое, включая деда, который, походу, втянулся.
— Я не хочу там под забором караулить, пока он в тепле будет заниматься сексом! И представлять, как это происходит! Разворачиваемся и домой.
Голос мой дребезжит.
— Ян… — жалостливо тянет Медведева.
— Поехали домой, — шмыгаю я носом.
С переднего сидения протягивается рука с зажатой в ней сырной косичкой.
— Чипсы вы сожрали, — поясняет Анька.
Я отщипываю кусок.
— Ян, арендуем у Козиной тебе Артемьева…
Морщусь:
— Поздно, все, включая Наташку и Лосева, видели Бергмана. Лучше уж соврать, что он заболел и не смог. Но вообще он угрожал Димке, что они увидятся на свадьбе. Так что, похоже, не собирается увиливать… Просто… Просто мне надо… Это пережить… И больше не вестись…
— Ян… — Алка притягивает меня к себе. — Шеф, погнали назад. Верни, где забрал.
Притихший таксист довозит нас обратно и получает в качестве чаевых остаток косички.
Забурившись обратно, мы распаковываем мою заначку белого полусухого и под Аллегрову костерим на все лады мужиков.
Ну и хрен с тобой, Бергман.
Вот знала, что мужик, капающий мылом на пол, это зло.
Вообще с ним разговаривать не буду…
— А давай позвоним его племяннице. Этой, как ее, Эле. Ты про нее говорила…
Ухандокавшей столько алкоголя мне, эта мысль внезапно кажется привлекательной. С Элей Бергман я говорить не зарекалась…
Мобильник не отвечает, и я натыкиваю домашний номер, который тоже есть на врученной мне на тыквенной вечеринке визитке.
Трубку поднимает Роза Моисеевна.
Глава 49. Оптика — наше все
Едва продрав глаза утром, я чувствую себя средней паршивости.
Средней привлекательности и средней живучести.
Не та я уже, что прежде. Ой не та…
Ну голова не трещит, и то хлеб.
Кажется, я по сравнению с девчонками еще вполне себе ничего. Дочь профессора-то ладно, у нее пары с обеда. В крайняк даст своим студентам внезапную самостоятельную. Это несправедливо, но жизнь неравна.
А вот Анька…
Смутно припоминаю, как за ней приехал ее новый бугай.
Он терпеливо топтался в прихожей, пока она, качаясь аки тонкая рябина, пыталась облачиться в верхнюю одежду, а мы с Медведевой с интересом следили за этим увлекательным процессом.
— О! Классная стадия, — комментирует Алка, уже томящаяся в куртке. — Сейчас в Аньке самка проснется…
И точно.
— Я САМА! — отмахивается Анька от помощи своего мужика, стремящегося стабилизировать ее в вертикальном положении хотя бы частично.
Надо отдать ему должное. Даже бровью не поведя, он якобы слушается, я сам осторожно придерживает Анькину куртку за шкирку так, чтобы надежда и оплот областной налоговой на клюнула носом в пол при попытке застегнуть молнию.
Н-да… Ей к восьми на работу, то есть она уже вовсю трудится, не то что я… Если я прямо сейчас не соскребу себя с кровати, то опоздаю в клинику.
Усилием воли превозмогаю нежелание выходить в этот бездушный мир, запускаю кофеварку и отправляюсь в душ.
У меня, конечно, не такая шикарная ванная как в доме Бергмана, но водные процедуры все равно навевают эротические воспоминания, приправленные горечью.
Вот что ему надо? Что за потребность в кобелизме?
Или это я не так хороша, чтобы Гере хватило меня одной?
Дура. Как есть дура.
Знаю же, что люди не меняются, тем более в таком возрасте.
И все эти слежки, звонки — дурь несусветная. Как в двадцать, ей-богу. Можно подумать, мозгов за десять лет у меня не прибавилось. Вот, что я вчера хотела от Эльки? Нарвалась на Розу Моисеевну…
Стыдно-то как, господи!
Это был звездец.
— Алло… — отвечает мне возрастной женский голос, и я теряюсь.
— А Элю можно услышать?
— Яночка, это ты? — опознают меня.
— Да…
На заднем фоне слышно: «Мама? С кем ты разговариваешь?»
И до меня доходит, что это Роза Моисеевна.
— Элечки нет, ее забрал этот мерзкий наглый Тихуил… — сокрушается она.
«Мама, зачем ты взяла трубку?»
Кажется, это Давид. Стало быть, Роза Моисеевна нагрянула с инспекцией к старшему сыну.
— Тогда я позвоню в другой раз, — мямлю я, догадываясь, что жаловаться на Бергмана его маме — это ну такое…
— Нет-нет, подожди! — останавливает Роза Моисеевна мой порыв положить трубку от греха подальше. — Я хотела уточнить, когда удобно будет пригласить вас всей семьей в гости? Надо познакомиться поближе, твою бабушку я знаю, а вот родителей почти нет. Я уверена, что они интеллигентные люди, но все же…
Я почти выпаливаю: «Никогда!», но даже пьяная соображаю, что не стоит этого делать, и вовремя себя останавливаю.
— Ну я не знаю, я у мамы спрошу… — юлю я.
— Обязательно мне скажи, или нет. Я лучше сама позвоню!
— Да не стоит беспокоиться, все равно в ближайшее время не получится…
— Яна! — строгий голос Розы Моисеевны заставляет меня струхнуть. — Ты же не пытаешь уклониться от серьезных отношений?
Девки, слышащие наш разговор благодаря громкой связи, набивают рот сыром, чтобы не заржать, потому что последние полгода я именно этим и занимаюсь. Я злостная уклонистка. После расставания с Лосевым я откровенно не готова ввязываться во что-то с намеком на серьезность.
Меня бы устроили абсолютно несерьезные отношения с Герой.
Наверное.
— Роза Моисеевна, мне кажется вы торопите события…
— Как это тороплю? — изумляется она. — Ты надругалась над моим сыном и должна взять на себя за это
