Я бы хотел добавить: «Вспомните, чем кончилась осада Москвы Тохтамышем». Или чуть более близкое: «Вспомните про Колодяжин – сам Батый не смог взять крепость и вынудил ее защитников открыть ворота хитростью!» Хотел, но не смог, ибо эти конкретные исторические события еще просто не произошли…
А может, и не произойдут!
Собравшиеся на военном совете внимательно выслушали меня, и Мирослав не пытался мне возражать, смущенно потупив взор. Кречет и Ратибор одобрительно улыбнулись, у последнего улыбка была хоть и скупой, так, уголком губ, но все-таки улыбка… А Михаил Всеволодович просто и прямо спросил:
– Что ты предлагаешь, тысяцкий голова? Просто отказаться и ждать нового приступа? Если все так, как ты описал, они еще раз пойдут на штурм – у них иного выхода нет!
Я отрицательно покачал головой:
– Если вдуматься, выход всегда найдется. У нас, по крайней мере… Я думаю, стоит пообещать дать им еды.
Все собравшиеся посмотрели на меня с удивлением – это мягко говоря, что удивлением! Но, взяв эффектную, театральную паузу, я продолжил:
– Пообещать дать еды нашим добрым соседям, с коими мы не только воевали, но и дружили, и знаем друг друга много лет, и кого татары также покорили да заставили драться с нами силой! Нужно пообещать дать еду мокше, половцам, булгарам и буртасам, что остались в тумене. Дать ее в обмен на головы монгол и хорезмийцев!
Воевода Ратибор удивленно покачнул головой, а после неожиданно для меня поддержал идею:
– Тургаудов-монголов уцелело немного – по крайней мере, в тумене, что пришел к Пронску от Ижеславца, их нет: все пали во время штурма. А столкновения между погаными случились уже при последнем приступе нашей крепости… Думаю, что тысяцкий голова прав: монголов осталось немного, и покоренных можно натравить на них. Но почему не предложить это также и воям из Хорезма?
Я улыбнулся воеводе, после чего разъяснил свою мысль:
– Да, монголов немного, а потому убийство их не ослабит половцев и мокшан с булгарами. А нам нужно, чтобы тумен сократился наверняка! Кто их знает, поганых, вдруг решатся пограбить на обратном пути? Или вовсе вернуться к Пронску, получив продовольствие?! Да и потом, все названные – они ведь действительно наши соседи, и им есть куда уйти. А хорезмийцам до собственных земель очень далеко, они скорее поддержат темника.
Впервые за время обсуждения заговорил Кречет:
– Идея толковая. Но как передать наши слова покоренным? Посланники ведь наверняка из числа монголов, отправленных к нам воеводой Годжуром. И они не передадут тумену наших слов.
Я согласно кивнул:
– Не передадут, тут ты прав. Но у нас ведь есть несколько раненых кипчаков, взятых с боя да кого не успели добить? Есть. Спустим их со стены на веревках и передадим в качестве жеста доброй воли, на словах согласившись с предложением темника. А половцев предупредим, что еду они получат только в обмен на головы наших общих врагов.
И вновь заговорил Мирослав, низким, тяжелым голосом:
– Опасно. Они ведь видели наши укрепления, видели, сколько воев осталось!
Однако меня аргументы воеводы из колеи не выбили:
– И что же? Что они расскажут? Что ворота укреплены камнем и изнутри их не открыть? Что за тыном всех прорвавшихся ждет еще один рубеж обороны? Или что у нас достаточно воев, чтобы отразить новый? Пронск все еще защищает более тысячи ратников, и пусть мы потеряли в сече под пять сотен мужей, разве потери врага не в шесть раз больше? Наоборот, хорошо, если они расскажут, как на самом деле сильна еще рать орусутов – быстрее убедят соплеменников в том, что наше предложение для них единственно верное!
Что возразить, в этот раз Мирослав не нашелся, промолчал. А подвел итог «военного совета» сам князь, коротко сказав:
– Мне по сердцу предложение Егора. Пусть поганые истребляют друг друга! Но пустим ли мы их сегодня убирать тела своих павших?
Я отрицательно мотнул головой:
– Не стоит. Вот перебьют монголов, тогда можно и дать похоронить сородичей. Но для начала пускай докажут свою верность! А вот еду можно пообещать и завтра к утру… При этом передав половцам и мокше с булгарами, что на рассвете мы желаем увидеть головы наших общих врагов!
Годжур с улыбкой на лице слушал слова туаджи… Пока тот не добавил, что, согласившись на мир и пообещав утром дать круп, молока, сала и свежего мяса, орусуты пока отказываются пустить в ров его нукеров, что должны были убрать тела павших. Сказали, что только завтра утром позволят похоронить убитых!
Выборному темнику ненадолго изменила его хваленая выдержка – он ругнулся сквозь зубы, яростно полыхая глазами! Ведь последнее было самым важным условием воплощения в жизнь его хитрой задумки… Убрать какую-то часть тел до заката, а в сумерках спрятать среди оставшихся во рву убитых сотню-другую отборных батыров! Уже глубокой ночью они закинули бы канаты с крюками на стену, сняли бы часовых и открыли бы изнутри ворота! А если последние заложены камнем, то нукеры подали бы условный сигнал, и тогда тумен тихо двинулся бы на ночной штурм… Вновь приставили бы покоренные лестницы к тыну, вновь бы поднялись наверх, но без яростного сопротивления орусутов, а покуда они спят!
Конечно, план был очень рискованный и мог прогореть в любой момент. Спрятать людей в сумерках еще могло получиться без особых трудностей, но вот сумели бы они бесшумно подняться на стену да снять часовых? Очень спорно. А если бы у них и получилось, то не услышал бы кто из неспящих орусутов, как пошел на штурм весь тумен? Ведь провести десять тысяч нукеров бесшумно просто невозможно…
Но все же этот план давал хоть призрачную надежду. Теперь же осталось лишь ждать рассвета, когда орусуты откроют ворота, и предложить их князю обменяться дарами в знак заключения мира. В этом случае врагу или придется пустить отборных батыров Годжура в крепость, или самим выйти из нее, как раз после того, как расчистят проход во рву. А уж там верные нукеры или продержатся в воротах, пока не прискачет подкрепление, или захватят князя и его ближников в плен! И тогда кюган постарается вынудить горожан открыть ворота, пообещав, что отпустит князя в обмен на богатый выкуп! Но не выкуп нужен монголам – нужна лишь возможность проникнуть в град… А сгодится любая причина, только бы орусуты поверили в его ложь…
Нет, еще ничто не кончено – так думал Годжур, отпуская туаджи и готовясь ко сну в позолоченном шатре Кадана. Он распорядился дать нукерам хороший отдых и досыта накормить их, все одно завтра они добудут новую еду… Или умрут. Но мысли о последнем кюган гнал от себя, а сейчас он и вовсе размечтался разделить ложе с какой-нибудь беловолосой девой орусутов, вкусно пахнущей чистой кожей. Говорят, они все много и часто моются в банях… Для монгола подобные мысли были отвлечением от будущего тяжелого, опасного дня, что может кончиться или победой, или, наоборот, принесет скорбь и смерть… Да, смерть! Ибо Годжуру лучше умереть под стенами крепости орусутов самому, чем от рук палача разгневанного Бату-хана, узнавшего, что выборный темник не смог взять небольшой град, обороняемый горсткой защитников! Ведь ларкашкаки может приказать казнить не только его, но и всю семью в далеком монгольском кочевье… Да, лучше уж так…
