— Зацепило, зараза! — прошипел он. — А ясгоряча и не заметил. Ну ничего, кость не задета, как-нибудь доберусь до своих,а там меня подштопают.
Он старался не думать о том, что потерял много крови и скаждой минутой все больше слабеет.
Василий уже дошел до дверей квартиры. Воровато оглянувшисьна беловолосого убийцу, он хотел уже выскочить на лестничную площадку изахлопнуть за собой дверь. Если бы это ему удалось, у него появился бы реальныйшанс спастись.
— Куда?! — рявкнул Сарыч и, преодолевая проснувшуюсяболь в простреленной ноге, в один прыжок нагнал Окуня. Василий испуганнозабормотал что-то невразумительное и послушно побрел рядом с беловолосым.
Они вышли на лестницу, захлопнули за собой дверь квартиры.
Сарыч вызвал лифт, втолкнул Василия в изрешеченную пулямикабину и нажал кнопку первого этажа.
Кабина остановилась.
Выбираясь из нее, Сарыч снова почувствовал, что земля крутоуходит у него из-под ног. Он схватился за плечо Василия и крепко сжал егожелезными пальцами — чтобы тот не принял его жест за проявление слабости.
Василий вздрогнул от этого железного пожатия и на мгновениеприостановился.
— Двигай! — прошипел Сарыч в его понуроссутулившуюся спину. — Не останавливайся!
Они поравнялись с каморкой консьержки.
Озабоченная тетка с коротко остриженными обесцвеченнымиволосами выглянула в окошко и странным, сдавленным голосом проговорила:
— Постойте, Василий Романович, вам письмо!
— Ка… какое письмо? — проблеял Окунь,споткнувшись, и полуобернулся на голос.
— Сказано тебе — не останавливайся! — Сарыч резкоподтолкнул его вперед.
В нескольких шагах от них виднелась входная дверь, а за ней— машина, свобода, жизнь…
— Вот какое! — раздался за спиной консьержкинизкий скрипучий голос. Тетка с истерическим визгом отлетела в сторону, на ееместе возник немолодой, приземистый мужчина с удивительно светлыми глазами,тонкими презрительно поджатыми губами и редеющими волосами, словно приклееннымик черепу. В руке его был большой тяжелый хромированный револьвер.
— Иван! — вскрикнул Окунь.
Сарыч вполголоса выругался, оттолкнул Василия, метнулся всторону, стараясь уклониться от пули, и одновременно вскинул правую руку спистолетом.
Может быть, он и успел бы опередить соперника, поскольку былзаметно моложе, но потеря крови сделала свое дело, словно притормозив егодвижения, он потерял драгоценную долю секунды, и Иван успел дважды выстрелить,прежде чем Сарыч нажал на спусковой крючок.
Сильное тело дернулось, ноги Сарыча подкосились, и он тяжелорухнул на грязный пол подъезда.
Мужчина с редеющими, словно приклеенными к черепу волосамивышел из комнаты консьержки, остановился над неподвижным телом Сарыча, секундупосмотрел в его пустые мертвые глаза, но все же еще раз выстрелил — на этот размежду глаз. Он привык не доверять очевидному и всегда ставить в любом делепоследнюю точку. Только после этого он повернулся в сторону Василия, которыйполулежал в углу подъезда, по привычке крупно трясясь.
— Ну здравствуй, друг сердечный! — проговорил Ивансвоим медленным, скрипучим голосом.
— Зд…здравствуй, Иван! — ответил Окунь и попыталсявстать. — Ворвались, понимаешь, какие-то… и такое началось… Я просто чудомуцелел!
— Действительно, чудом, — подтвердил Иван. —Но ты не беспокойся, это ненадолго!
Он шагнул к Окуню, наклонился над ним, схватил за рубашку нагруди и одним рывком поднял Василия на ноги.
— Ты понимаешь, Иван… — суетливо заговорилОкунь. — Я тут ни при чем… я про парк говорю… я все тебе объясню… Туттакое дело непонятное…
— Объяснишь, — Иван кивнул и подтолкнул Окуня кдвери, — непременно объяснишь! Еще бы ты мне все это не объяснил! Тыо-очень постараешься все это мне объяснить!
— Ты, наверное, все неправильно понял! — бормоталОкунь, механически переставляя ноги. — Я ни в чем не виноват…
— Я-то все отлично понял! Я всегда все правильнопонимаю! — перебил его Иван и вытолкнул на улицу.
Когда дверь за ними захлопнулась, консьержка поднялась спола, опасливо выглянула из своей каморки. Подъезд расплывался перед ееглазами, и она сообразила, что в суматохе потеряла очки. Снова опустившись начетвереньки, принялась шарить по полу.
Те, кто носит очки, знают, насколько их бывает трудно найти,поскольку ищешь их, само собой, без очков. Прошло несколько минут, прежде чемконсьержка нашарила свою пропажу.
Нацепив очки на нос, она облегченно вздохнула, выглянула вокошечко и громко ойкнула, увидев распростертое на полу подъезда окровавленноетело Сарыча.
Потянувшись к телефонному аппарату, который, к счастью,уцелел, она пробормотала:
— Вот ведь говорили — спокойная работа, хорошаяприбавка к пенсии… Завтра же уволюсь и в жизни больше не пойду консьержкойработать! Это я не вам! — ответила она в трубку. — Это милиция, да?Приезжайте сюда скорее! Записывайте адрес…
Выйдя на улицу, Иван огляделся по сторонам и подтолкнулОкуня к своей машине. Черный «ягуар» Ивана был припаркован в двух шагах отподъезда.
— Садись за руль! — приказал Иван.
— Я… я не смогу! — отозвался Окунь, показав своитрясущиеся руки.
— Мозгляк! — выдохнул Иван и сплюнул сквозьзубы. — Ладно, сам поведу!
Он втолкнул Окуня на пассажирское сиденье, сам сел за руль иотъехал от тротуара.
— Пристегнись! — приказал он Василию, скосив нанего глаза.
— За… зачем? — проблеял тот.
— На всякий случай! Затем, чтобы ты случайно невыпал! — проскрипел Иван. — Затем, что я так приказал! Понятно?
— Понятно… — Окунь схватился за ремень, судорожно,с третьей попытки застегнул замок.
— И ты тоже пристегнись! — раздался вдруг заспиной Ивана резкий, неприятно высокий, словно скрип железа по стеклу, голос.
— Что за… — начал Иван, но за спиной у него резко,злобно проскрежетало:
— Сидеть! Одно лишнее движение — и я тебе почкиотстрелю! И еще кое-что!
— Кондратий… — выдохнул Иван, глядя в зеркалозаднего вида.
— Он самый. — На заднем сиденье сел, распрямившиськак пружина, худой человек лет сорока с загорелой лысой головой и глубокопосаженными серыми глазами. — Неужели, Ваня, ты думал, что мы с тобойсегодня не встретимся?
Он приподнял руку, в которой был зажат небольшой черныйпистолет, ствол которого был направлен в спину Ивана.
— Чего тебе надо? — Иван лихорадочно искал выход,но не находил его.
