обтекают сейчас на газоне, а может, за углом прячутся, выжидают момент. Шериф с помощником засели за эшафотом, их тени маячили на стене банка. Мне бы сейчас связку динамита. До эшафота ярдов семьдесят, докинуть не докину, но если сделать рывок вперёд и спрятаться за перевёрнутой повозкой, то оттуда добросить получится. Впрочем, чего рассуждать? Динамита всё равно нет.
Я преломил дробовик, вытащил пустые гильзы, вставил в гнездо последний заряд. Ещё у меня остаются шесть пуль в револьвере и два десятка на поясе. Если шериф сильно досаждать не станет, то до вечера продержусь. А в темноте попробую уйти задворками. Ох, дурак, надо было сразу уходить.
Я попытался встать, чтоб перебраться ближе к двери и посмотреть, что делается с другой стороны улицы, но тут же упал. Нога… Совсем про неё забыл. Болело в области колена. Я взрезал ножом штанину. Так и есть, колено распухло и посинело. Вряд ли перелом, скорее всего, сильный ушиб, но от этого не лучше.
— Плешивый, тебе всё равно не уйти, — крикнул шериф. — Слышишь меня? Нас здесь четверо, а задний выход держит на прицеле Улли.
— Он очнулся?
— Очнулся. Хорошо ты его приложил. Вот уж не думал, что кто-то справится с Улли. Тебя здесь надолго запомнят.
— Ага, согласен. Запомнят. И что теперь делать?
— Сдавайся.
Я помолчал.
— Шериф, ты в самом деле считаешь, что повешенным быть лучше, чем застреленным?
— Твои друзья выбрали верёвку.
— Это ты за них выбрал.
— Ошибаешься, Плешивый, вы сами её выбрали, когда взорвали банковский вагон вместе с кассиром и охранником.
— Это не наша вина. Им предлагали выйти.
— Ты же знаешь, они не могли, иначе бы компания наложила на них штраф.
— А что лучше: штраф или жизнь?
— Это смотря какой штраф. И смотря какая жизнь.
— Ты философ, шериф.
— Нет, просто много читаю. В книгах, Плешивый, иногда находишь ответы на некоторые вопросы.
— Ну да, ну да… Ладно, болтать с тобой хорошо, а время идёт. Живым я не сдамся. Как насчёт поединка? Ты и я. Победитель получит коня и свободу.
— Победителем ты себя назначил?
— Точно.
— Ты никогда не был хорошим стрелком, Плешивый. Я согласен. Но у меня тоже условие.
— Какое?
— Нас будет двое. Я возьму с собой Улли. Не имею права довериться случаю, поэтому хочу удвоить свой шанс. Согласен?
— Это ты тоже в книжке вычитал?
— Тоже.
Двое против одного? Не совсем, конечно, честно, но и я не один, со мной тот парень, который подстрелил Сэма Колокольчика в третьей калибровке.
— Плевать на тебя, согласен.
Я допил пиво, выглянул в окно. Шериф вышел из-за эшафота и медленно двинулся к салуну. Из-за угла вынырнул Улли, видимо, он в самом деле держал чёрный вход под прицелом. Из оружия у него был только кольт. Они встали, не доходя до веранды шагов двадцать.
— Ну что, Плешивый? Готов?
— Не делай глупости, шериф, — послышалось от ратуши. — Он преступник. Мы не заключаем с преступниками сделок.
— Заткнись, пинки. Это моя земля, я здесь хозяин. А ты навоз на сапогах. Парни, проследите за пинкертонами. Если Плешивый вдруг победит, то никто не должен помешать ему уехать. Я дал слово.
Серьёзное заявление. Если ты дал слово и нарушил его, то можно прослыть лжецом. Никто не будет иметь с тобой дела, и рано или поздно какой-нибудь подросток, зарабатывающий репутацию ганмена, пристрелит тебя в зачуханом городишке типа этого. Так что бояться нечего, дуэль пройдёт честно.
Придерживаясь за стену, я на одной ноге пропрыгал к выходу и остановился на пороге салуна. Опираться на левую ногу было больно, так что тренировка с выхватыванием револьвера вряд ли поможет в предстоящем поединке. Ну да я и без того на это не рассчитывал. В крайнем случае, можно присесть или наклониться. Это даст мне время прицелиться, а противников собьёт с прицела.
— Что встал? — крикнул шериф. — Спускайся на дорогу.
Я спустился. Из-за ратуши выглядывали пинки. По рожам было видно, что с решением шерифа они не согласны, но в стороне стояли двое помощников, которые при необходимости могли это решение подтвердить из дробовиков. Шериф и Улли разошлись подальше друг от друга. Сигнал к началу. Как только они потянутся за револьверами…
На втором этаже банка качнулась занавеска — и меня швырнуло на землю. Следом раздался грохот выстрела. Ноги забились в конвульсиях, горло взбрыкнуло и выбросило изо рта сгустки крови и лёгких. Шериф нагнулся надо мной и усмехнулся:
— Ты всегда был наивным метисом, Плешивый. Глупым, наивным метисом.
Глава 18
Состояние: Санкт-Петербург, 2 ноября 1833 года
— Да ты сам наивный! — я потянулся, чтобы схватить его за грудки.
— Егор, спокойно, спокойно. Вы уже здесь. Вы вернулись.
Я сидел на диване в зале Основателя. Штейн держал меня за запястья, Файгман давил на плечи, прижимая к спинке. Но всё это было не реально. Я вырвался, вскочил, в груди клокотало. Я по-прежнему был на Диком Западе, и поганый шериф, нарушивший слово, хотел меня повесить. Шериф, разумеется, Файгман. Я извернулся и долбанул его пяткой в колено. Куратор взвыл и боковым правой всадил мне в челюсть.
Хороший удар, вырубающий.
В нокауте я находился секунд пять-шесть, потом сквозь пелену бессознания проступили очертания Штейна. Он выговаривал Файгману:
— Вы должны вести себя более сдержано, коллега.
— Мартин, вы сами видели: он ударил меня!
— Это ничего не значит. После калибровки такое бывает. Даже опытные оперативники не всегда способны совладать с эмоциями.
— Вот-вот. Поэтому по регламенту носитель должен ожидать ПС в камере возвращения. Там есть всё необходимое, чтобы успокоится. Вы же, в нарушении правил, настояли на том, чтобы оставить его здесь, а теперь упрекаете меня в несдержанности.
Штейн заметил, что я пришёл в себя.
— Егор, ну, как вы?
Я сделал несколько глубоких вдохов. В груди ломило. Ощущение, что пуля пробивает тело насквозь, уходить не спешило.
— Хреново, господин старший куратор. Выпить есть?
— Шутите? Это хорошо. Пойдёмте ко мне в кабинет, напишите отчёт. В подробностях.
— Да уж какие тут шутки… Вы обещали мне полчаса. А сколько прошло на самом деле?
— Время не имеет значения, Егор.
— В этот раз имеет.
Я чувствовал себя разбитым, и вряд ли это последствия удара Файгмана. Это было тем более странно, что после прошлых калибровок я такого не испытывал.
Мы вернулись в кабинет на третьем этаже, Штейн усадил меня за бюро, подвинул чернильницу, положил перо. Город за окном погружался в темноту, у подъезда здания напротив зажгли фонарь. Штейн подкрутил фитиль лампы, в кабинете
