голышом по квартире, с возможностью курить на балконе, не закрывая при этом дверь. Дети — это ответственность. Это проблемы, постоянные переживания. Это стресс, что с ними что-то случится. Страх, что их можно потерять.
— Дурак упрямый. — Резко встаю с табуретки, попутно её опрокидывая.
Ложусь на диван, забираюсь под одеяло и отворачиваюсь к стене, подтянув к себе ноги.
— Я с тобой откровенен, Оль, так и должно быть в паре.
— Человек, не любящий детей, прям на дух их не переносящий, попёрся в их самое большое скопление — работать школьным учителем. Дурнее не придумаешь, — бубню себе под нос.
— Профессию я выбрал до того, как…
Я резко поворачиваюсь. Вылезаю из-под одеяла. Вот оно. Я знала, что что-то есть.
Тихонов садится на край постели, опускает голову, переплетая пальцы.
Молчит.
Я подползаю к нему и впервые с момента нашей ссоры даю волю чувствам. Крепко обнимаю его со спины, зажмурившись и позволяя себе насладиться его запахом. Это так приятно, так сладко, наконец-то снова иметь возможность ощутить его родную ауру. Такую неповторимую твердость его мощной спины, лопаток, широких плеч. Как же сильно я люблю его.
— До того как, что? — шепчу губами в ткань рубашки, жалея, что не могу добраться до голой кожи и покрыть его спину поцелуями.
— Я ни с кем это не обсуждал, Оль. Это мои проблемы.
— Прекрати, мы всё время вместе, ты спас мою дочь, ты помогаешь мне, сам говоришь, что бегаешь за мной, — слегка усмехнувшись и ласково потеревшись носом, — нет уже давно никаких твоих и моих проблем. По отдельности. Просто скажи мне.
Молчит.
— Не знаю, чем заслужила такой подарок богов, но мы принадлежим друг другу.
Он поворачивает голову, сейчас мне виден только профиль.
— Представь на секунду, Оль, — он делает душераздирающую паузу, — что тебе звонят и говорят, что у тебя больше нет семьи. Вообще никого. Вот только днём ты думал, какой подарок подаришь бате на юбилей. Когда наконец согласишься на дебильную рыбалку с братом. А нет его, брата. И бати тоже нет. Вот всё. Представь, что нет ни Маргаритки, ни твоёй горе-сестры, нет даже придурка Ивана, вообще никого нет, — обреченно смотрит он в стену, — я не хочу это переживать заново, Оль. Я не желаю лететь в эту пропасть по новой. Мне нравилась моя жизнь, где не было никого, о ком бы я мог пожалеть в случае утраты. Я думал и с тобой будет легко, но случилось иначе.
— Любимый, Лёшенька. — Поворачиваюсь к нему, целую в щёки, глажу лицо. Сегодня так много всего случилось, у меня жизнь перед глазами пролетела, я как будто за мгновение её переосмыслила, уже нет смысла ссориться и терять время, наоборот, надо спешить, как можно больше быть вместе. — Лёш, необязательно, что с нашим малышом или со мной что-то случится.
Я его обнимаю так сильно и крепко, как могу, а он кладет руку на моё запястье и гладит его, молча согревая.
Глава 23
Время летело стремительно… После того, что случилось с Маргариткой, она притихла и больше не смела грубить Тихонову. Она ведь совсем ещё маленькая девочка, и Лёша для неё стал кем-то вроде супергероя. Да и родной отец снова увлёкся играми и, как и прежде, забил на нас обеих.
Беременность протекала нормально, но из-за стресса и некоторых проблем со здоровьем, опасаясь угрозы выкидыша, в первом триместре гинеколог запретил нам интимные отношения. Лёша терпел, не изменял, всё время находился с нами и порой в сердцах признавался, что, глядя на меня, буквально лезет на стенку от желания. Он вообще сильно изменился после откровенного разговора между нами, потерял, такой активный прежде, интерес к друзьям и с коллегами вне стен школы почти не встречался. Два раза в неделю посещал спортзал, ходил в бассейн, брал с собой Маргаритку.
Нам было весело вместе, а ещё, точно знаю, я по-прежнему заводила его одним своим присутствием. Мне это дико льстило, и иногда я помогала ему руками и губами, но, конечно, это было совсем не то.
Справедливости ради надо отметить, что мучился не только Лёша. Когда он расхаживал по квартире без майки, я облизывалась, глядя на его широкую спину и сильные, мускулистые руки. Иногда мы целовались, долго, волнительно, до онемения губ. Но для нас, привыкших к сумасшедшему слиянию тел и душ, держаться подальше друг от друга было просто невыносимо.
И вот сегодня врач дала добро, включив зелёный свет! О чём я немедля намекнула Тихонову в сообщении.
Мы договорились встретиться в кафе на набережной. Я подхожу к высокой стеклянной двери и, увидев своих издалека, ласково улыбаюсь. Вхожу внутрь и незаметно подкрадываюсь совсем близко. Они увлечённо о чём-то беседуют.
— Я буду мороженое. — Деловито листает меню Маргаритка.
— Хорошо, только сначала нужно поужинать, вот дождёмся маму и будем есть пасту.
— Ладно, только, дядь Лёша, пожалуйста, без всяких морских гадов, как в прошлый раз, — морщится дочурка, заставляя меня улыбнуться. — Буэ.
Они ещё не заметили меня. Сидят за столиком в кафе, выбирают для нас обед. Лёша забрал Маргариту из школы и привёл сюда, в место неподалеку от поликлиники, где я проходила очередное обследование.
И я, пользуясь моментом, подглядываю за ними. Красивые, родные, мои. С ума сойти.
Знала,что сегодня мы будем обедать вне дома и нарочно надела новое синее расклешённое платье с завышенной талией. Моя грудь теперь выглядит гораздо больше и едва помещается в лиф, я немного стесняюсь, но моему мужчине это очень даже нравится. Для похода в кафе я уложила волосы, подвела глаза и поярче накрасила губы. Начался второй триместр, и чувствую я себя намного лучше, под платьем уже заметен небольшой животик.
Администратор забирает у меня пальто. И я иду к нашему столику. Мне машет рукой дочурка. Я улыбаюсь ей, а потом медленно перевожу взгляд на своего учителя.
Цвет стальных глаз темнеет, прожигая совсем как прежде. Он смотрит на меня, как в тот день, когда мы впервые встретились в школе. Пристально, горячо, неотрывно, словно во мне сконцентрирована вся его вселенная. Как если бы никогда не встречал женщины красивее, точно не может с собой справиться и, если вдруг сейчас в метре от него взорвётся бомба, он продолжит на меня смотреть, даже не дрогнув.
За это можно всё отдать, неописуемое
