в Шаганефсе, но она относилась совершенно к другой выставке. Она и выглядела как-то… новее? Это меня немного насторожило – и моллюску понятно, что подпись не могла сохраниться настолько хорошо. Неужто реставрация?
– Извините, а кто принимал эту вазу? – уточнила я у заведующей архива, указывая на взятые мной документы.
– Хм, – надела очки женщина и стала листать журнал. – Эту вазу принимал сам управляющий. Он проверил её, и в тот же день она была выставлена в зал.
Я признательно кивнула женщине и поспешила к кабинету начальника, чтобы задать пару вопросов.
– Что? Вам снятся сказки, госпожа Форс, – рассмеялся мужчина, когда я пришла к нему со своим самоуверенным заявлением. – Никакие стойкие чернила этим мастером не использовались. Подпись за эти долгие годы стёрлась, и наш музей ни в кое случае не будет освежать ее – ничто не должно прикасаться к изделию этого прекрасного творца.
– Извините, видимо, я ошиблась, – виновато кивнула я и, решив не ходить вокруг да около, спросила: – Но тогда почему одна из ваз, что стоит в выставочном зале, отличается от тех, что пришли сегодня?
– Не пишите роман, их делал один и тот же мастер, подписи не могут выглядеть иначе. Почему вы спрашиваете это у меня? – почему-то встрепенулся управляющий, немного вспотев.
– Потому что вы говорили обращаться к вам по любым вопросам и потому что именно вы принимали ту вазу, что находится на выставке, – ответила я, сохраняя спокойствие.
Тут он не мог поспорить.
– Верно, но я дал вам работу. – Он немного замялся и промокнул лоб белым платочком. – Вы же специалист, так решите сами свои проблемы. Та ваза, что я принял – настоящий подлинник и никак иначе! Может быть, это у вас проблемы? – категорично заявил он и попытался выпроводить меня из кабинета. – Я же сказал вам осмотреть их и выставить в зал, в чём ваша проблема? Идите, госпожа Форс, у меня срочные дела.
Я послушно вышла из кабинета, пребывая в смешанных чувствах. Вазы делал один и тот же мастер, но почему подписи выглядят по-разному? Я знакома с работами этого вампира и ни на одной из них нет ничего подобного, а согласно документам, ваза была найдена при раскопках и все эти годы хранилась в музее в Шаганефсе. Странно, что управляющему это совсем не интересно... Неужели я правда зациклилась на какой-то мелочи, когда нужно просто работать?
Немного расстроившись, я вернулась в кабинет, оставив свои мысли при себе. От переживаний даже немного заболела голова. Я решила не откладывать дело в долгий ящик и, сделав несколько снимков каждой из ваз, приложила их к письму в музей в Шаганефсе. Раз мое любопытство не могут удовлетворить здесь, то, может быть, ответят на парочку вопросов об экспонатах второго музея? По крайней мере, мне хотелось хочу верить, что они пришлют мне свой ответ так быстро, как это только возможно.
Отложив осмотренную вазу в сторону, я начала работать над двумя оставшимися. Они были более маленькими и аккуратными. Ничего интересного я не обнаружила, лишь подметила, что подпись выглядит ровно так, как и должна.
В шесть часов, когда мой рабочий день подходил к концу, а я уже начала собирать вещи, чтобы пойти домой, в мой кабинетик кто-то настойчиво постучался. Это была женщина с пункта музейной телепортации – музей фарфора из Шаганефса прислал ответ. Я тут же бросила свои вещи и, поблагодарив женщину, приняла письмо. Неужели за то время, что я работала в грузоперевозках, я растеряла все свои навыки и знания, полученные в университете, и действительно ошиблась?
Присев за стол, я вскрыла конверт канцелярским ножом. Я писала письмо на всеобщем языке, но музей приложил два экземпляра – на вампирском и на всеобщем. На обоих были проставлены печати и подписи. Также внутри лежали маленькие фото-кристаллики, которые были похожи на те, что отправила я. Взяв письмо на всеобщем, я углубилась в чтение.
«Дорогая госпожа Форс!
Благодарим вас за то, что при возникновении спорной ситуации вы обратились за помощью к нашему музею. Для нас очень важно ваше доверие. Мы попросили нашего эксперта по фарфору и искусству двухтысячного тысячелетия дать вам свою оценку. Мы прилагаем к письму то, что он ответил:
“Господин Некстер славится своими изделиями, которые, благодаря своему мастерству, он продавал по всему миру. Он мог использовать разный фарфор или краски, он учился и всегда совершенствовал свои работы. Но в каждой вы найдёте неизменную черту – подпись. Подпись не менялась никогда, и я могу сказать вам больше – её очень непросто подделать. Господин Некстер, став популярным специалистом по фарфору, всерьез обеспокоился тем, что кто-то может присвоить его работы, а потому изобрел свой собственный способ подписи изделий. Он выцарапывал на фарфоре свои инициалы и в букве “Н” оставлял небольшое углубление, в которое помещал золотую пыль, что оставалась после работы. После этого он смазывал углубление специальным раствором, скрывающем “тайник”. Затем господин Некстер обводил подпись тушью, но спустя годы она, кончено же, смывалась. Подпись не может получиться ровной, ведь выцарапана на фарфоре, это также можно считать отличительной особенностью. Даже если та ваза была подвергнута реставрации, то вы можете попробовать стереть подпись с донышка, чтобы проверить наверняка: если вы увидите следы на фарфоре и найдете частицы золота на букве “Н”, то все в порядке, но в противном случае… Это подделка и никак иначе. Проверьте подлинность вазы и напишите нам, пожалуйста, результат – все эти предметы были отправлены из нашего музея и для нас это очень важно. Также я хочу сказать вам, что у нас сохранились снимки той вазы, о которой вы говорите. Но на ней, кончено же, нет яркой подписи. Напишите нам как можно скорее, госпожа Форс”.
С уважением,
Музей фарфора имени Реймона».
Я была и рада, что мои подозрения имели место быть, но и обеспокоена, что делать теперь. Я не могу так просто стереть надпись с вазы и рассказать всем о свои результатах – для таких спорных случаев вызывается городская комиссия, в присутствии которой производится проверка. Так или иначе, но мне стоит передать это письмо главному управляющему.
Я подхватила сумку и, закрыв свой кабинет, поспешила к мужчине, надеясь, что он ещё не ушел. Но, вопреки всем моим надеждам, дверь уже была закрыта. Его секретарша посоветовала прийти завтра. Может, оно и к лучшему? Будет время обдумать и
