там сынишка его Валерка — уже, наверное, и ходить научился, и песни петь, и с высоты их квартиры в Находке, что на Нахимовской улице, на девятом этаже, ныне обозревает город, наблюдает за птицами… Хар-рошее это дело! А в квартире, судя по времени, скоро надо будет делать ремонт. Но как жена Оля справится без него с ремонтом?
Покинув таверну, отец и сын Лурье сели в автобус и покатили в веселый город Вальпараисо, в котором неплохо было бы пожить, а Геннадий остался на улице.
К кому идти, где найти себе крышу, к какой стене прислониться, он не знал. Дорожка у него была сейчас одна — в порт. Там хоть воздух наполнен родными запахами: пахнет солью, рыбой, влажными канатами, водорослями, простором и вообще всеми ветрами, которые проносятся над Чили, а шум волн рождает благодарную улыбку и одновременно вызывает тоску по дому. Очень хотелось домой…
А в остальном… В остальном день был удачным. Порт здешний оказался плотно забит ланчами — рыбацкими шхунами. В России таких корабликов нет, там всякие сейнеры, катера, боты, малые траулеры делают из металла, держат их в порядке, часто подкрашивают, и суда выглядят очень нарядно, хоть сейчас на парад, а ланчи — сплошь деревянные. Чем меньше на них металла — тем лучше, считают местные ловцы, хотя металлические суда много прочнее, долговечнее, просторнее деревянных.
На ланче, например, на крупную рыбу выходить просто опасно. Если попадется особа посолиднее, треснет один раз по корпусу хвостом — и все тогда, от шхуны только один руль останется. Да и тот рыба от злости может откусить, вот ведь как: откусит и выплюнет.
Там, где около берега толпятся ланчи, всегда есть работа. Разные ремонты, покраска, шпаклевка, переборка двигателя, замена ржавых тросов управления, замена съеденных океанской солью мачт… Если поднапрячься, то, наверное, на билет до Москвы можно заработать. А в Москве брат поможет — не бросит…
Москалев обрадованно вздохнул, втянул сквозь зубы воздух в себя, задержал его в груди и бросился к ланчам — поверил, что здесь может быть выход. Ну словно бы свечка в конце тоннеля затеплилась, стало малость светлее…
В порту Москалев сговорился с владельцем ланчи по имени Себастьян (ланча называлась "Паула", в Чили рыболовным судам любят давать женские имена, исключений почти нет) о работе: он отремонтирует и покрасит шхуну, переберет мотор… Взамен Себастьян будет его кормить, поить, обеспечивать сигаретами, а по приемке — заплатит сумму в "твердой чилийской валюте".
Москалев глянул чилийцу в лицо — вроде бы честное, глаза не бегают, смотрят прямо… Такой не должен обмануть. Вздохнул капитан дальнего плавания и сказал:
— Ладно.
Ударили по рукам.
52
Ланча — шхуна по океанским меркам маленькая, длиной всего восемнадцать метров, шириной — шесть, бытовых помещений в ней раз-два — и обчелся, выбирать не из чего. Спальных помещений нет.
Более-менее просторным помещением, где можно повернуться, не снеся ничего ни со стены, ни с откидного столика, была ходовая рубка. Там имелось место, где спал сам Себастьян. Это был длинный, похожий на поваленный шкаф ящик, прикрытый сверху плотной многослойной фанерой, на которой и карты рассматривать можно, и аргентинское танго танцевать, и глазунью, приготовленную из черепашьих яиц, употребить на обед и запить мутной местной водкой.
— А спать где я буду? — недоуменно поинтересовался Москалев, приложил руку ко лбу на богатырский манер, глянул в одну сторону, в другую, спальных мест не засек и это огорчило его. — Кроватей-то… пусто, как в чистом поле. Даже тараканам негде поселиться.
— Спать? — переспросил Себастьян и громко, каркающе, будто попугай, рассмеялся. — Спать вот где, — он хлопнул ладонью по фанерной поверхности лежащего гардероба, — и вот как. — Себастьян по-обезьяньи ловко нырнул в ящик и скрылся в нем по шею, изнутри торчала только одна голова, да еще был виден крупный, словно кирпич, кадык, пляшущий на шее.
Себастьян натянул на себя ящик, как смирительную рубашку, даже пошевелиться было нельзя — лежачий гардероб был чересчур узким.
— А другого места нет?
— Почему нет? — Себастьян вспыхнул веселой усмешкой, словно лучом света. — Можно спать на палубе. Много воздуха, пахнет морем, летучая рыбка может припорхнуть, чайки… Хорошо!
— Хорошо-то хорошо, да ничего хорошего, — по-русски произнес Москалев. Лицо его было бесстрастным, ничего на нем не отразилось, а Себастьян, естественно, ни шута не понял, собрал на лбу лесенку вопросительных морщин. Геннадий успокаивающе взмахнул рукой. — Это я так… мысли впрок. Для самого себя.
— А-а, — недоверчиво произнес Себастьян.
— На палубе не годится, чайки могут обделать так, что потом до самого гроба отстирываться придется.
— Вигвам можно построить, — неуверенно предложил Себастьян.
— Ладно, поживем немного, поймем, что к чему, поприкидываем на пальцах и чего-нибудь возведем.
На том и порешили. Спать пришлось все-таки в ящике, больше походившем конечно же не на одежный шкаф, а на "деревянный бушлат", как в России еще с революционных времен называют гробы. Неудобно было, душно, тесно, даже немного страшновато, но иного места для спанья не нашлось.
Работы на ланче было полно: воз и несколько маленьких тележек, и можно было, конечно, потянуть время, поразмышлять, что надо сделать в первую очередь, а что во вторую и даже в третью, устроить себе небольшой отдых и немного позагорать на горячем солнце, но Москалев соскучился по работе и все мысли об отдыхе отмел в сторону.
Для начала он выгреб из всех углов и отсеков ланчи различный мусор, которого в небольшом судне оказалось не меньше, чем на городской свалке; чтобы вывезти его, надо было иметь, как минимум грузовик, но Геннадий решил обойтись без грузовика и выволочь богатство Себастьяна на своем горбу в портовые баки… Видать, Себастьян не очень следил за чистотой на ланче, среди мусора оказались и обрывки сетей, и куски переметов, и огромные крючки с обломленными бородками, и сплющенные поплавки, и старые вилки с ложками, и всякая пластмассовая гниль, в которой уже размножалась живность — мошки и блошки (тоже, видать, пластмассовые) и еще много чего другого.
Далее надо было заняться двигателем, послушать его хрипы, понять, болен он или просто устал, очистить от разной налипи корпус, промыть в керосине детали, заменить те, что съедены ржавью, и тогда, может быть, машина поработает еще пару лет…
А уж после ремонта движка заняться деревяшками: заменить сопревшее дерево свежим, покрасить и покрыть водостойким лаком новые детали, поправить такелаж — словом, дел выше крыши.
В порту было тихо, почти беззвучно плескались волны, в вечерней, слабо светящейся воде скользили длинные гибкие тени — в предчувствии
