прекрасен, Пока земля тверда и небеса в движенье,
Его Ты одари усладой юности и жизни, Но, всего важней, даруй ему долгие лета.
Вот имена главных слуг покойного мирзы, поступивших в услужение к шахиншаху: Мухибб Али-хан2; Насир Кули; Ходжа Ибрахим; маулана Абд-ал-лах; Адина Тукбай; Саманджи Каргуджи3; Джан Мухаммад Тукбай; Тадж-ад-дин Махмуд барбеги; Тимур Таш; маулана Сани, ныне известный как Сани-хан4; маулана Баба Дост садр5, высоко ценимый мирзой; Мир Джамал6, также любимый мирзой; Халдин Дост Сахари. Баба Дост также входил в число слуг мирзы, но из-за своего дурного характера не был допущен служить шахиншаху — ибо, как говорится в Коране, нет ничего хуже плохого окружения. И Мухаммад Тахир-хан, старый слуга мирзы, не сумевший уберечь Кундуз7, был удален от взора различающих истину глаз, не став спутником на этом благом пути. Поскольку Двор этого Дарителя славы на земле был местом, где жемчужина человеческой природы подвергается проверке, то положение каждого из тех людей, кто обладал добрым нравом и благородным характером, с каждым днем становилось всё лучше, и они достигли высоких должностей. Есть надежда, что они будут занимать их до конца своих дней. С деяний всех злодеев сорвали покров, и каждого наказали так, чтобы это послужило предостережением для других порочных или легкомысленных.
316
Так как селение Бихсуд8 превратилось в лагерь шатров удачи, был отдан приказ построить надежную крепость. Его Величество Шахиншаха отправили9 с указанием укрепить город Кабула10, чтобы он мог там обучиться способам духовного и мирского управления. А Его Величество Джаханбани остался в Бихсуде под Божественным покровительством и не ослаблял бдительности по отношению к мирзе Камрану. Армия оставалась там четыре или пять месяцев. Обделенный разумом мирза (аз би иститаати) каждый день был гостем рода и каждую ночь находил убежище у [местного] землевладельца11. Из-за ущербности своей души он пребывал под покровом самомнения и, лишенный благословенного служения и дружбы такого благодетеля [как падишах], оказался в вечном плену мятежных мыслей.
В это время клика недальновидных [людей], состоявших на службе Его Величества Шахиншаха и не помнивших о сокровенной обители мудрости, написала Его Величеству Джаханбани, выражая свое недовольство Его Высочеством. Его Величество, хотя знал о сиянии души шахиншаха, заботился и о соблюдении внешних условностей и послал [ему] милостивое письмо с наставлениями и увещеваниями, полное доброты и отцовской любви, а не упреков или предостережений. Ибо какая нужда тому, кто прошел обучение в Божественной школе, в человеческих наставлениях? И какое отношение подобные поучения имеют к воспитаннику Небес? В этом письме приводились стихи шейха Низами.
Не сиди без дела, сейчас не время для игр —
Сейчас время для искусств и труда.
317
Сначала его учителем назначили муллазада муллу Асам-ад-ди-на. Но его страстью были голуби, и слуги донесли об этом. Его Величество [Джаханбани] отстранил его и доверил маулане Баязиду задачу земного наставничества. Тот [честно] исполнял свои обязанности, но поскольку украшающее мир Божество не желало, чтобы Его особый ученик был испорчен мирскими науками, Оно отвратило его от таких занятий и лишило внимательности по отношению к ним. Недостатком учителей была поверхностность мысли, что говорило не в их пользу, но так как людьми они были неплохими, а намерения их — благими, то на жалобы не обратили внимания. Наконец Его Величество осенила мысль, что [вопрос об] обучении ученика Божественной школы должен решить брошенный жребий, и тот [из претендентов] — мулла Абд-ал-Кадир, муллазада мулла Асам-ад-дин или маулана Баязид, — на чью долю выпадет счастье, будет возвышен, став единственным учителем. Так случилось, что [благословенный] жребий выпал маулане Абд-ал-Кадиру, и [потому] распорядились об отстранении мауланы Баязида и назначении мауланы Абд-ал-Кадира12.
От мудрого и проницательного не сокрыто то, что назначение учителя в подобном случае вызвано традицией и обыкновением и не имеет отношения к развитию совершенств [ученика]. Для того, кто является учеником Аллаха, есть ли смысл в обычном обучении [людей]
или в стремлении к учебе? Действительно, его благочестивое сердце и священная душа никогда не были расположены к мирскому обучению. А когда пришло время проявить свет скрытых [доселе] достоинств, его познания в самых глубоких науках и нежелание изучать грамоту стали способом показать человечеству, что возвышенное восприятие этого Владыки Века достигнуто не обучением или привитием [знаний], но является даром Господа, с которым человеческие усилия не имеют ничего общего. Его Величество в этот период с избытком снискал мирскую славу и преходящую власть, но старался показать отсутствие внутренних совершенств и проводил много времени в забавах, а мудрость проявлял скрыто, и даже проницательные не смогли разглядеть ее. Но в то время как его гений парил в вышине, он сплел для себя превосходный покров из великих светских деяний. И он вкладывал сердце в дела; поэтому, хотя их красота не была очевидна для людей поверхностных, способные видеть вглубь понимали его намерения. Среди них [его черт] было непреходящее восхищение чудесами Божественной силы и постоянное внимание13 к удивительным созданиям — верблюдам. Он любил рассматривать их необычный внешний вид и наблюдать за повадками верблюдов, являвшихся самыми большими животными в этих землях, и под видом забав и сравнений делал важные выводы о природе этих животных, подобных дервишам, — об их выносливости и терпении, повиновении и покорности, их спокойном подчинении — даже если поводья находятся в руках ребенка, об их готовности питаться колючками и их способности переносить жажду. Помимо того, он отдавал должное удовольствию, [получаемому от езды] на арабских скакунах, что является атрибутом власти и возвышенного положения; клюшкой Божественной помощи и вечного руководства он выиграл мяч достоинств и философии (хунарпардази— любовь к наукам). А иногда он расправлял крылья своего гения в бескрайних просторах размышлений об Аллахе и направлял свой созерцательный ум на изучение полета голубей14. Он разбрасывал зерна, чтобы привлекать этих робких птиц, и от внешней радости и восторга перед крылатыми комочками перьев перешел к живительному и очевидному преклонению пред владыками совершенства, тем самым участвуя в радостях мира духа. От полета земных созданий его сердце воспарило к быстрокрылым существам святых небес, и под видом забав он совершал обряд поклонения. Иногда он охотился с гончими — так занимал себя земными вещами. Внешне это выглядело лишь как обычная охота, но на самом деле представляло собой развитие сознания. Казалось, его сердце занято погоней за зверем, в действительности же
